Постановление Конституционного Суда РФ от 19.04.2016 N 12-П "По делу о разрешении вопроса о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России" в связи с запросом Министерства юстиции Российской Федерации"

с участием представителя Министерства юстиции Российской Федерации - заместителя Министра юстиции Российской Федерации Г.О. Матюшкина,

руководствуясь статьей 125 Конституции Российской Федерации, пунктом 3.2 части первой, частями третьей и четвертой статьи 3, статьями 36, 74, 104.1, 104.2, 104.3 и 104.4 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации",

рассмотрел в открытом заседании дело о разрешении вопроса о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России".

Поводом к рассмотрению дела явился запрос Министерства юстиции Российской Федерации. Основанием к рассмотрению дела явилась обнаружившаяся неопределенность в вопросе о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России".

Заслушав сообщение судьи-докладчика С.Д. Князева, объяснения представителя Министерства юстиции Российской Федерации как стороны, обратившейся в Конституционный Суд Российской Федерации с запросом, выступления приглашенных в заседание гражданина С.Б. Анчугова, представителей гражданина В.М. Гладкова - адвокатов С.В. Клещева и В.В. Шухардина, полномочного представителя Государственной Думы в Конституционном Суде Российской Федерации Д.Ф. Вяткина, полномочного представителя Совета Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации А.И. Александрова, полномочного представителя Президента Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации М.В. Кротова, полномочного представителя Правительства Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации М.Ю. Барщевского, полномочного представителя Генерального прокурора Российской Федерации Т.А. Васильевой, а также представителей: от Центральной избирательной комиссии Российской Федерации - М.В. Гришиной, от Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека - И.Г. Шаблинского, исследовав представленные документы и иные материалы, Конституционный Суд Российской Федерации

1. Согласно статье 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации не имеют права избирать и быть избранными граждане, признанные судом недееспособными, а также содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда. Названное конституционное предписание воспроизводится в пункте 3 статьи 4 Федерального закона от 12 июня 2002 года N 67-ФЗ "Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации", пункте 4 статьи 3 Федерального закона от 10 января 2003 года N 19-ФЗ "О выборах Президента Российской Федерации" и части 4 статьи 5 Федерального закона от 18 мая 2005 года N 51-ФЗ "О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации".

Статья 3 "Право на свободные выборы" Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод предусматривает, что Высокие Договаривающиеся Стороны (государства - участники Конвенции) обязуются проводить с разумной периодичностью свободные выборы путем тайного голосования в таких условиях, которые обеспечивали бы свободное волеизъявление народа при выборе органов законодательной власти.

Европейский Суд по правам человека в постановлении от 4 июля 2013 года (вступило в силу 9 декабря 2013 года) по делу "Анчугов и Гладков против России" (жалобы N 11157/04 и N 15162/05) пришел к выводу, что установленное статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации ограничение избирательных прав граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, нарушает гарантированное статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод субъективное право на участие в выборах.

В связи с этим Министерство юстиции Российской Федерации как федеральный орган исполнительной власти, наделенный компетенцией в сфере обеспечения деятельности по защите интересов Российской Федерации при рассмотрении в Европейском Суде по правам человека жалоб, поданных против России на основании Конвенции о защите прав человека и основных свобод, полагая, что постановление по делу "Анчугов и Гладков против России" в части, обязывающей Российскую Федерацию к принятию мер по его исполнению, основано на статье 3 Протокола N 1 к Конвенции в истолковании, приводящем к ее расхождению со статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, обратилось в Конституционный Суд Российской Федерации в порядке статей 104.1 и 104.2 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" с запросом о разрешении вопроса о возможности исполнения данного постановления.

1.1. Дело "Анчугов и Гладков против России" было инициировано на основании двух жалоб, поданных в Европейский Суд по правам человека гражданами Российской Федерации - С.Б. Анчуговым, который за убийство, кражи и мошенничество был осужден к наказанию в виде смертной казни, замененной судом кассационной инстанции лишением свободы на срок пятнадцать лет, и В.М. Гладковым, который за убийство, разбой, участие в организованной преступной группе и оказание сопротивления сотрудникам правоохранительных органов также был осужден к наказанию в виде смертной казни, впоследствии замененной лишением свободы на срок пятнадцать лет.

После вступления вынесенных приговоров в законную силу заявителям, как лишенным активного избирательного права на основании статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации и воспроизводящего ее положения федерального законодательства о выборах, было отказано в участии в голосовании на выборах депутатов Государственной Думы, состоявшихся 7 декабря 2003 года и 2 декабря 2007 года (а также дополнительных выборах, состоявшихся 5 декабря 2004 года), и выборах Президента Российской Федерации, проводившихся 26 марта 2000 года, 14 марта 2004 года и 2 марта 2008 года, что и послужило поводом для их обращения в Европейский Суд по правам человека с жалобами на нарушение Российской Федерацией права на свободные выборы, признанного в статье 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Принимая постановление по делу "Анчугов и Гладков против России", Европейский Суд по правам человека исходил из того, что в системе Конвенции нет места для автоматического лишения гарантированных ею избирательных прав, когда лицо утрачивает их лишь вследствие своего статуса заключенного в результате осуждения, и что принцип соразмерности наказания (в широком смысле - и ограничения избирательных прав осужденных) требует наличия явной и достаточной связи между наказанием и поведением лица, а также обстоятельствами конкретного дела, а потому такая суровая мера, как лишение избирательных прав, не должна применяться легко (пункт 97).

Согласившись с тем, что преследуемые этой мерой цели укрепления гражданской ответственности, уважения к верховенству права и обеспечения надлежащего функционирования и сохранения гражданского общества и демократического режима не могут как таковые быть признаны несостоятельными или несовместимыми со статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции (пункт 102), Европейский Суд по правам человека не признал аргументы властей Российской Федерации относительно соразмерности рассматриваемого ограничения, посчитав его имеющим слишком общий характер. Отвергая довод о том, что только те лица, которые были осуждены за преступления, являющиеся достаточно серьезными, чтобы оправдать реальное лишение свободы, лишаются также и права голоса, он отметил, что власти Российской Федерации не привели в обоснование своего утверждения каких-либо статистических данных. По мнению Европейского Суда по правам человека, лишение избирательных прав в целом - даже принимая во внимание, что большая категория лиц, содержащихся под стражей в ходе уголовного судопроизводства, сохраняет право голоса, - относится к слишком широкому кругу наказаний и правонарушений, включая не только наиболее опасные виды преступлений, но и преступления небольшой тяжести; кроме того, властями Российской Федерации не было представлено доказательств того, что при вынесении решения о назначении наказания в виде лишения свободы российские суды принимают во внимание тот факт, что такой приговор будет также означать и лишение осужденного избирательных прав (пункты 104 - 106).

Подчеркнув, что указанные соображения имеют значение лишь для оценки аргументов, представленных властями Российской Федерации при разрешении данного дела, и не должны рассматриваться как установление каких-либо общих принципов, Европейский Суд по правам человека подтвердил ранее выраженную им в постановлении от 22 мая 2012 года по делу "Скоппола (Scoppola) против Италии" (N 3) позицию, согласно которой лишение активного избирательного права без соответствующего судебного решения само по себе не приводит к нарушению статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции, но с целью обеспечения гарантированных ею прав государства - участники Конвенции могут предоставить судам право оценки соразмерности меры, ограничивающей право осужденных на участие в голосовании, либо включить в законодательство соответствующие положения об условиях и обстоятельствах применения такой меры, которые обеспечивали бы баланс конкурирующих интересов, с тем чтобы избежать общего, автоматического и недифференцированного ограничения (пункты 102 и 104).

Довод властей Российской Федерации о том, что дело "Анчугов и Гладков против России" существенно отличается от аналогичных дел против других государств, поскольку в России запрет на участие в выборах граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, закреплен в Конституции Российской Федерации, принятой путем всенародного голосования, а не посредством закона, принятого парламентом, также был отвергнут Европейским Судом по правам человека, по мнению которого все правовые акты государств - участников Конвенции, согласно ее положениям, подлежат проверке невзирая на их внутренний статус, а потому установление соответствующего запрета непосредственно в Конституции Российской Федерации, даже несмотря на возможность широкого маневра в решении таких вопросов, не может служить оправданием недифференцированного и несоразмерного ограничения активного избирательного права в отношении указанных граждан (пункт 108).

Касаясь вопроса об исполнении данного постановления, Европейский Суд по правам человека особо отметил, что с учетом сложности процедуры внесения изменений в Конституцию Российской Федерации власти Российской Федерации могут по своему усмотрению воспользоваться возможными способами обеспечения совместимости действующих ограничительных мер со статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, в том числе посредством истолкования статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, позволяющего избежать коллизий между ними, либо с помощью какой-либо формы политического процесса (пункт 111). При этом Европейский Суд по правам человека оставил без удовлетворения требование заявителей о денежной компенсации, посчитав само по себе установление факта нарушения прав достаточной и справедливой компенсацией в отношении любого причиненного им морального вреда (пункт 122).

1.2. Конвенция о защите прав человека и основных свобод, как международный договор Российской Федерации, является составной частью ее правовой системы, а потому государство обязано исполнять вынесенное на основании положений Конвенции постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе против России в отношении участвующих в деле лиц и в рамках конкретного предмета спора; при этом реализация предусматриваемых постановлением Европейского Суда по правам человека мер - как индивидуального (individual), так и общего (general) характера - должна осуществляться в соответствии со статьей 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации также на началах признания такого постановления составной частью российской правовой системы.

Вместе с тем взаимодействие европейского конвенционного и российского конституционного правопорядков невозможно в условиях субординации, поскольку только диалог между различными правовыми системами является основой их надлежащего равновесия, и от уважения Европейским Судом по правам человека национальной конституционной идентичности во многом зависит эффективность норм Конвенции о защите прав человека и основных свобод в российском правопорядке; признавая фундаментальное значение европейской системы защиты прав и свобод человека и гражданина, частью которой являются постановления Европейского Суда по правам человека, Конституционный Суд Российской Федерации готов к поиску правомерного компромисса ради поддержания этой системы, оставляя за собой определение степени своей готовности к нему, поскольку границы компромисса в данном вопросе очерчивает именно Конституция Российской Федерации.

Из приведенной правовой позиции, изложенной в Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации от 14 июля 2015 года N 21-П, следует, что Конституционный Суд Российской Федерации как последняя инстанция по разрешению в рамках действующего конституционного регулирования вопроса о возможности исполнения постановлений Европейского Суда по правам человека как межгосударственного органа по защите прав и свобод человека должен в соответствии с международными обязательствами России находить при осуществлении данного полномочия разумный баланс, с тем чтобы принятое им решение, с одной стороны, отвечало бы букве и духу постановления Европейского Суда по правам человека, а с другой - не вступало бы в противоречие с основами конституционного строя Российской Федерации и установленным Конституцией Российской Федерации правовым регулированием прав и свобод человека и гражданина.

В связи с этим Конституционный Суд Российской Федерации считает необходимым отметить, что ранее принятые им по данному вопросу решения не предопределяют вывод о возможности или невозможности исполнения в целом в соответствии с Конституцией Российской Федерации постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России".

1.3. Таким образом, с учетом предписаний пункта 3.2 части первой статьи 3, статей 104.1, 104.2 и 104.3 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" предметом рассмотрения Конституционного Суда Российской Федерации по настоящему делу является вопрос о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации, в том числе ее статьей 32 (часть 3), постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России", вынесенного на основании статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод в ее истолковании Европейским Судом по правам человека.

2. Согласно Конституции Российской Федерации в России как правовом демократическом государстве (статья 1, часть 1) свободные выборы наряду с референдумом являются высшим непосредственным выражением власти народа (статья 3, часть 3); граждане Российской Федерации имеют право участвовать в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих представителей (статья 32, часть 1), в том числе право избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления, а также участвовать в референдуме (статья 32, часть 2).

Как следует из правовой позиции, сформулированной Конституционным Судом Российской Федерации в Постановлении от 10 октября 2013 года N 20-П, правовая демократия, чтобы быть устойчивой, нуждается в эффективных правовых механизмах, способных охранять ее в том числе от злоупотреблений и криминализации публичной власти, легитимность которой во многом опирается на доверие общества. Создавая такие правовые механизмы, государство - с тем чтобы не возникали сомнения в законности и бескорыстности действий граждан, участвующих в управлении его делами как непосредственно, так и через своих представителей, - вправе использовать для достижения указанных целей определенные ограничения активного и пассивного избирательного права.

Возможность ограничений права на участие в выборах, включая право голоса, вытекает из конституционной природы избирательных прав, которая воплощает в себе единство субъективных электоральных правомочий гражданина и общую (коллективную) заинтересованность в формировании легитимных органов народного представительства на основе принципа свободных выборов. Исходя из этого непосредственно Конституцией Российской Федерации, ее статьей 32 (часть 3), прямо закреплено, что не имеют права избирать и быть избранными граждане, содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда. Данное ограничение ввиду его особой значимости выделено конституционным законодателем как отдельный случай ограничения права избирать и быть избранным, гарантированного статьей 32 (части 1 и 2) Конституции Российской Федерации.

Кроме того, в силу статей 17 (часть 3) и 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации федеральный законодатель правомочен, руководствуясь принципами обоснованности и соразмерности (пропорциональности), предусмотреть иные ограничительные условия осуществления избирательных прав - в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Такого рода условия (ограничения) могут быть также продиктованы необходимостью обеспечения формирования легитимных органов народного представительства, поддержания публичного правопорядка и минимизации рисков криминализации избирательных отношений.

Не исключают возможность правомерного ограничения избирательных прав и международные договоры Российской Федерации, являющиеся согласно статье 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации составной частью правовой системы России. Так, в соответствии с пунктом "b" статьи 25 Международного пакта о гражданских и политических правах каждый гражданин должен иметь без какой-либо дискриминации и без необоснованных ограничений право и возможность голосовать и быть избранным на подлинных периодических выборах, проводимых на основе всеобщего и равного избирательного права при тайном голосовании и обеспечивающих свободное волеизъявление избирателей. Оценивая значение приведенной международно-правовой нормы, Комитет по правам человека отметил, что основания для лишения граждан права избирать должны быть объективными и разумными; если основанием для приостановления права голоса является осуждение за совершение преступления, срок такого приостановления должен быть соразмерен преступлению и приговору; лицам, которые лишены свободы, но не осуждены, не может быть отказано в осуществлении права избирать (пункт 14 Замечания общего порядка N 25 (1996) относительно статьи 25 Международного пакта о гражданских и политических правах).

Статья 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, обязывая государства - участников Конвенции проводить с разумной периодичностью свободные выборы путем тайного голосования в таких условиях, которые обеспечивали бы свободное волеизъявление народа при выборе органов законодательной власти, непосредственно не оговаривает допустимость каких-либо ограничений в регулируемой ею области. Тем не менее Европейский Суд по правам человека в своей прецедентной практике по данному вопросу последовательно придерживается концепции "подразумеваемых ограничений", в силу которой закрепленные в указанной статье права не являются абсолютными, что предполагает определенную, и достаточно широкую, свободу усмотрения государств - участников Конвенции при их регулировании на национальном уровне.

По мнению Европейского Суда по правам человека, в Европе существуют многочисленные способы организации и функционирования избирательных систем, а также множество различий, inter alia, в историческом развитии, культуре и политической мысли, которые каждое государство само преобразует в свое видение демократии; вместе с тем государства - участники Конвенции обязаны гарантировать всеобщее избирательное право к качестве основополагающего принципа современной демократии, а любые его ограничения, не нарушая само существо избирательных прав и не лишая их эффективности, должны преследовать законную цель и быть пропорциональны ей (постановления от 2 марта 1987 года по делу "Матье-Моэн (Mathieu-Mohin) и Клерфейт (Clerfayt) против Бельгии", от 1 июля 1997 года по делу "Гитонас (Gitonas) и другие против Греции", от 9 апреля 2002 года по делу "Подколзина (Podkolzina) против Латвии", от 6 октября 2005 года по делу "Херст (Hirst) против Соединенного Королевства" (N 2), от 22 мая 2012 года по делу "Скоппола (Scoppola) против Италии" (N 3) и др.).

3. В вопросе об ограничении избирательных прав лиц, приговоренных к лишению свободы, Европейский Суд по правам человека использует два взаимодополняющих подхода - дискреционный и легальный.

Первый применен в постановлении от 6 октября 2005 года по делу "Херст (Hirst) против Соединенного Королевства" (N 2). Рассматривая данное дело, Европейский Суд по правам человека пришел к следующим выводам: оспариваемый заявителем запрет избирать охватывает широкий круг правонарушений (от относительно малозначительных правонарушений до исключительно тяжких преступлений) и наказаний (сроком от одного дня до пожизненного лишения свободы); законодательство Соединенного Королевства, лишающее всех осужденных, содержащихся в местах лишения свободы, права избирать, применяется автоматически и недифференцированно, т.е. независимо от длительности срока наказания и характера или тяжести совершенных правонарушений, а также личных характеристик, а потому несовместимо со статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (пункты 32, 71, 77 и 82). Исходя из того что принцип соразмерности требует наличия очевидной и достаточной связи между санкцией, обстоятельствами конкретного дела и поведением лица, Европейский Суд по правам человека в качестве применимого аргумента сослался в данном деле, в частности, на рекомендацию Европейской комиссии за демократию через право (Венецианская комиссия) о возможности лишения политических прав только по решению суда (подпункт "d" пункта 1.1 Руководящих принципов относительно выборов, 2002 год), поскольку, как и в других сферах, независимый суд, применяя состязательную процедуру, предоставляет твердую гарантию против произвольных решений. Приведенная правовая позиция подтверждена Европейским Судом по правам человека в постановлениях от 8 апреля 2010 года по делу "Фродль (Frodl) против Австрии" и от 23 ноября 2010 года по делу "Гринс и М.Т. (Greens & M.T.) против Соединенного Королевства", в которых прямо указано, что решение о лишении осужденного (заключенного) права голоса должно приниматься в индивидуальном порядке судом.

Следовательно, нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод в указанных делах Европейский Суд по правам человека усмотрел в том, что ограничения избирательных прав, о которых идет речь, во-первых, охватывают слишком широкий круг уголовных правонарушений, включая малозначительные; во-вторых, применяются к осужденным (заключенным) автоматически и недифференцированно, вне зависимости от продолжительности срока назначенного им наказания, характера и тяжести совершенного преступления и конкретных обстоятельств; в-третьих, осуществляются не на основании дискреционного правоприменительного решения, которым бы устанавливалась связь между необходимостью лишения избирательных прав и обстоятельствами конкретного дела.

В дальнейшем, развивая свои подходы к решению данного вопроса, Европейский Суд по правам человека признал допустимым ограничение избирательных прав осужденных - при условии соблюдения требований соразмерности и дифференцированности - не только по дискреционному решению суда, но и иными равнозначными способами, избежав тем самым возможного упрека в произвольном истолковании Конвенции о защите прав человека и основных свобод, переходящем ту тонкую грань, которая отделяет толкование норм права от их пополнения, что не соответствовало бы как субсидиарной роли этого международного судебного органа, так и принципу национально-государственного суверенитета.

Так, в постановлении Большой Палаты Европейского Суда по правам человека от 22 мая 2012 года по делу "Скоппола (Scoppola) против Италии" (N 3) было признано, что положения итальянского законодательства, определяющие обстоятельства, при которых лицо может быть лишено активного избирательного права, демонстрируют озабоченность тем, чтобы данная мера применялась сообразно конкретному делу, с учетом тяжести совершенного преступления и поведения преступника; такие ограничения не обязательно должны быть автоматическими, общими и недифференцированными только потому, что решение о них не принималось судьей; обстоятельства, при которых возможно лишение права на участие в голосовании, могут быть подробно изложены в законе, что ставило бы их применение в зависимость от таких факторов, как, например, тяжесть совершенного преступления; лишение активного избирательного права без соответствующего судебного решения само по себе не приводит к нарушению статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (пункты 106, 108 и 110).

Опираясь на приведенные аргументы, Европейский Суд по правам человека не усмотрел в деле "Скоппола (Scoppola) против Италии" (N 3) нарушения требования Конвенции о защите прав человека и основных свобод об обеспечении свободного волеизъявления народа при выборе органов законодательной власти в том, что осужденные за серьезные уголовные правонарушения (serious criminal offences) лишаются избирательных прав не только по судебному решению, но и на основании критериев, установленных законом, в частности, либо в отношении определенных видов преступлений, совершенных против государства или правосудия, либо в отношении преступлений, наказываемых лишением свободы на срок три года и более. Тем самым Европейский Суд по правам человека фактически дополнил дискреционный подход к решению данного вопроса подходом легальным.

В постановлении по делу "Анчугов и Гладков против России" Европейский Суд по правам человека также отметил, что лишение права избирать без какого-либо ad hoc судебного решения само по себе не влечет нарушения статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции и что в свете обеспечения гарантированных ею прав государства - участники Конвенции могут либо оставить за судами определение соразмерности меры, ограничивающей избирательные права осужденных (заключенных), либо инкорпорировать положения, определяющие обстоятельства, при которых такая мера подлежит применению, в национальное законодательство; причем в последнем случае устанавливать баланс конкурирующих интересов - с тем чтобы избежать общего, автоматического и недифференцированного ограничения - необходимо самому законодателю (пункт 107).

4. Разрешение вопроса о возможности исполнения постановления Европейского Суда по правам человека по делу "Анчугов и Гладков против России" на основе принципа соразмерности, в том числе посредством исполнения адресованной России обязанности обеспечить дифференцированное ограничение активного избирательного права граждан, находящихся в местах лишения свободы по приговору суда, требует уяснения истинного смысла и значения нормативного содержания статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, т.е. предполагает анализ данной конституционной нормы - как ее собственного буквального смысла, так и во взаимосвязи с другими конституционными нормами и с конкретизирующими ее законодательными актами.

4.1. Нормативное предписание, согласно которому не имеют права избирать и быть избранными граждане, содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда, введено в российскую правовую систему непосредственно Конституцией Российской Федерации, ее статьей 32 (часть 3), федеральное же законодательство о выборах лишь воспроизводит его. Соответственно, действие запрета на реализацию активного избирательного права в отношении указанных граждан ограничивается сроками реального отбывания уголовного наказания в виде лишения свободы, установленными приговором суда, а бессрочный (пожизненный) отказ в осуществлении права избирать может иметь место только при назначении судом пожизненного лишения свободы с непременной оговоркой о предусмотренной уголовным законом возможности в определенных случаях освобождения лица от отбывания наказания.

Формулировка "не имеют права избирать и быть избранными граждане, содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда" с лингвистической (грамматической) точки зрения представляет собой императивный запрет, со всей определенностью означающий, что избирательных прав не имеют без каких бы то ни было изъятий все осужденные, отбывающие наказание в местах лишения свободы. Попытки истолковать соответствующее положение статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации как позволяющее федеральному законодателю ограничить избирательные права не всех осужденных, содержащихся в местах лишения свободы, а только приговоренных к лишению свободы за совершение тяжких преступлений или, исходя из принципа всеобщности избирательного права, вообще отказаться от этого запрета не согласуются с указанным конституционным императивом, безусловно распространяющимся на всех осужденных, отбывающих наказание в местах лишения свободы по приговору суда.

Статья 32 включена в главу 2 "Права и свободы человека и гражданина" Конституции Российской Федерации; установленный ею запрет относится к основам правового статуса личности в Российской Федерации и не может быть отменен или изменен иначе как в специальном порядке, установленном для принятия новой Конституции Российской Федерации, т.е. Конституционным Собранием или всенародным голосованием (статьи 64, 134 и 135 Конституции Российской Федерации).

Кроме того, по смыслу статьи 16 (часть 2) Конституции Российской Федерации, согласно которой никакие другие положения Конституции Российской Федерации не могут противоречить основам конституционного строя Российской Федерации, все ее положения в целом составляют непротиворечивое системное единство. Соответственно, предписание статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации никоим образом не может интерпретироваться как нарушающее закрепленные ею принципы свободных выборов и всеобщности избирательного права (статья 3, часть 3; статья 32, части 1 и 2; статья 81, часть 1), а также как не отвечающее критериям допустимых ограничений конституционных прав и свобод (статья 55, часть 3). Именно исходя из того, что проверка какого-либо положения Конституции Российской Федерации на предмет его соответствия другим положениям Конституции Российской Федерации исключена (что, в свою очередь, исключает наделение Конституционного Суда Российской Федерации соответствующим полномочием), Конституционный Суд Российской Федерации Определением от 27 мая 2004 года N 177-О отказал в принятии к рассмотрению жалобы гражданина В.М. Гладкова на нарушение его конституционных прав статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации.

Следует также иметь в виду, что при подготовке проекта Конституции Российской Федерации обсуждались различные варианты ограничения избирательных прав лиц, подвергнутых по приговору суда лишению свободы. При этом принималось во внимание и ранее действовавшее конституционное регулирование. Так, Конституция РСФСР 1918 года предусматривала исключение из числа субъектов избирательных прав лиц, осужденных за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором (статья 65), а согласно Конституции РСФСР 1937 года осужденные не могли участвовать в выборах депутатов и быть избранными лишь в случае лишения избирательных прав судом (статья 139). Конституция РСФСР 1978 года в первоначальной редакции вообще не содержала предписаний, ограничивающих избирательные права осужденных, в том числе осужденных к лишению свободы, и только Законом РСФСР от 27 октября 1989 года "Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) РСФСР" в нее было включено положение, согласно которому не могли участвовать в выборах лица, содержащиеся по решению суда либо с санкции прокурора в местах лишения свободы, а также находящиеся по решению суда в местах принудительного лечения (часть четвертая статьи 92).

Как свидетельствуют материалы Конституционного совещания 1993 года, его участники при обсуждении проекта Конституции Российской Федерации предлагали, в частности, лишить права избирать и быть избранными граждан, которым судом назначено какое-либо уголовное наказание, связанное с ограничением свободы, либо запретить участие в выборах соответствующей категории граждан только по специальному предписанию в приговоре, либо лишить их права быть избранными, сохранив активное избирательное право, т.е. при подготовке проекта Конституции Российской Федерации, несомненно, имелась возможность отказаться от абсолютного запрета на участие в выборах, установленного для граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда. Однако - поскольку предпочтение было отдано формуле, нашедшей закрепление в статье 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации и исключающей избирательный (персональный) подход к ограничению права голоса в отношении граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, - необходимо признать, что конституционный законодатель в данном случае вполне ясно и однозначно выразил свою волю, распространив установленное им ограничение на всех осужденных, относящихся к этой категории.

4.2. Конституционно-правовые коллизии, связанные с толкованием и имплементацией отдельных положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод как международного договора Российской Федерации в ее правовую систему, необходимо рассматривать и разрешать в контексте обстоятельств и условий, на которых Россия ее подписала и ратифицировала.

В силу статей 4 (части 1 и 2), 15 (части 1 и 4), 79 и 125 (пункт "г" части 2 и часть 6) Конституции Российской Федерации, закрепляющих суверенитет России, верховенство и высшую юридическую силу Конституции Российской Федерации в российской правовой системе (в том числе по отношению к международным договорам Российской Федерации), условия участия России в международных договорах и их ратификации, соблюдение которых обеспечивается и посредством конституционного контроля, Российская Федерация была вправе подписать и ратифицировать Конвенцию о защите прав человека и основных свобод лишь в том случае, если ее положения не противоречат основам конституционного строя, закрепленным в главе 1 Конституции Российской Федерации, и не влекут ограничение прав и свобод человека и гражданина в том виде, как они урегулированы в ее главе 2.

Соответственно, основанные на интерпретации Конвенции о защите прав человека и основных свобод постановления Европейского Суда по правам человека, в том числе содержащие предложения о необходимости внесения каких-либо изменений в национальные правовые нормы, не отменяют для российской правовой системы приоритет Конституции Российской Федерации, а потому - в контексте ее статьи 15 (части 1 и 4) - подлежат реализации на основе принципа верховенства и высшей юридической силы именно Конституции Российской Федерации в правовой системе России, составной частью которой являются международно-правовые акты. К числу таких актов относится и сама Конвенция о защите прав человека и основных свобод, которая в качестве международного договора Российской Федерации обладает в правоприменительном процессе большей юридической силой, чем федеральный закон, но не равной и не большей, чем юридическая сила Конституции Российской Федерации.

По смыслу приведенных положений Конституции Российской Федерации, Россия не вправе заключать международные договоры, не соответствующие Конституции Российской Федерации, - в противном случае они не подлежат введению в действие и применению в Российской Федерации, т.е. не могут быть ратифицированы. Следовательно, в 1996 году Россия подписала, а в 1998 году ратифицировала Конвенцию о защите прав человека и основных свобод исходя из того, что статья 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации полностью согласуется с предписаниями статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции и потому не нуждается в каком-либо изменении. Никаких вопросов, связанных с возможными противоречиями между ними, не возникало и у Совета Европы. Иными словами, и Россия, и Совет Европы признавали, что статья 3 Протокола N 1 к Конвенции к моменту ее ратификации Российской Федерацией и статья 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации находятся в полном соответствии друг с другом. С этого момента и до настоящего времени указанные корреспондирующие друг другу нормы (правила) текстуально никаких изменений не претерпели.

Между тем в постановлении по делу "Анчугов и Гладков против России" Европейский Суд по правам человека придал статье 3 Протокола N 1 к Конвенции смысл, имплицитно предполагающий изменение статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, на что Россия как Высокая Договаривающаяся Сторона в многостороннем международном договоре, каковым является Конвенция о защите прав человека и основных свобод, при ее ратификации не давала согласие, поскольку полагала (в том числе учитывая отсутствие каких-либо претензий со стороны Совета Европы), что статья 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации и статья 3 Протокола N 1 к Конвенции не противоречат друг другу.

В связи с этим Конституционному Суду Российской Федерации приходится констатировать, что вывод о нарушении Российской Федерацией статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции, к которому пришел Европейский Суд по правам человека, основан на истолковании ее положений, расходящемся с их смыслом, из которого исходили Совет Европы и Россия как сторона данного международного договора при его подписании и ратификации. При таких обстоятельствах Российская Федерация вправе настаивать на интерпретации статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции и ее имплементации в российское правовое пространство в том понимании, которое имело место при введении в действие данного международного договора Российской Федерации как составной части российской правовой системы.

4.3. Конституционный Суд Российской Федерации также отмечает, что правовые позиции Европейского Суда по правам человека относительно возможности государства ограничивать избирательные права осужденных (заключенных) претерпевают "эволютивное" изменение и вряд ли могут считаться устоявшимися.

Например, в постановлении от 6 апреля 2000 года по делу "Лабита (Labita) против Италии" Европейский Суд по правам человека хотя и признал, что лишение заявителя избирательных прав нарушило статью 3 Протокола N 1 к Конвенции, поскольку его причастность к преступному сообществу не была доказана, но тем не менее не подвергал сомнению совместимость временного исключения из списков избирателей с Конвенцией, если вина подсудимого подтверждена должным образом. В решении от 28 января 2003 года по делу "M.D.U. против Италии" он пришел к выводу, что двухлетний запрет на участие в голосовании, установленный на срок наказания за налоговое преступление, отвечает надлежащему функционированию и сохранению демократического режима, а спустя два года - что лишение избирательного права возможно лишь при осуждении за "серьезные преступления", причем лишь при условии прямого указания об этом в приговоре (постановление от 6 октября 2005 года по делу "Херст (Hirst) против Соединенного Королевства" (N 2).

Данная правовая позиция была воспроизведена Европейским Судом по правам человека в постановлениях от 8 апреля 2010 года по делу "Фродль (Frodl) против Австрии" и от 23 ноября 2010 года по делу "Гринс и М.Т. (Greens & M.T.) против Соединенного Королевства", однако уже в постановлении от 22 мая 2012 года по делу "Скоппола (Scoppola) против Италии" (N 3) он посчитал достаточным условием совместимости с Конвенцией лишение избирательного права в силу закона, т.е. без специального указания в приговоре.

Следовательно, через "эволютивное" толкование статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции конкретное содержание критериев "неавтоматизма", соразмерности и дифференцированности в правовых позициях Европейского Суда по правам человека на протяжении десятилетия претерпевало существенные изменения. При этом сам Европейский Суд по правам человека неоднократно подчеркивал, что его правовые позиции всегда отражают существующий среди государств - членов Совета Европы консенсус (постановления от 13 ноября 2007 года по делу "D.H. и другие против Чехии", от 1 октября 2009 года по делу "Кимля и другие против России", от 10 марта 2011 года по делу "Киютин против России" и др.) и что европейский консенсус признается существующим, если установлено общее согласие большинства государств - участников Конвенции или по крайней мере относительное единообразие подходов к той или иной сфере правоприменения (постановления от 22 октября 1981 года по делу "Даджен (Dudgeon) против Соединенного Королевства", от 26 мая 2011 года по делу "R.R. против Польши", от 22 марта 2012 года по делу "Константин Маркин против России" и др.).

Между тем приведенные в постановлении по делу "Анчугов и Гладков против России" (пункты 42 - 45) сравнительные данные о правовом регулировании выборов в 43 государствах - участниках Конвенции свидетельствуют о том, что по вопросу об ограничении избирательных прав осужденных (заключенных) такой консенсус отсутствует: в 19 из них (Дания, Испания, Финляндия, Швейцария, Швеция и др.) запрет на участие в выборах не установлен; 7 государств (Армения, Болгария, Венгрия, Грузия, Россия, Соединенное Королевство и Эстония) автоматически лишают права избирать всех отбывающих наказание в виде лишения свободы; в 17 государствах (Австрия, Бельгия, Германия, Греция, Италия, Франция и др.) принят смешанный подход, при котором лишение осужденных (заключенных) избирательных прав зависит от вида преступления и (или) срока лишения свободы, а в некоторых из них (Португалия, Румыния, Сан-Марино и др.) решение о лишении права избирать оставлено на усмотрение суда.

В контексте принципа субсидиарности, руководствуясь которым Европейский Суд по правам человека осуществляет свою деятельность, уместно напомнить, что "эволютивное" толкование статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод должно иметь достаточные основания, подтвержденные согласием (прямым или подразумеваемым) государств - участников Конвенции в отношении соответствующих стандартов. Однако подобное согласие, как показывают приведенные данные, не достигнуто, поскольку в значительном числе государств осужденные (заключенные) либо полностью лишены избирательных прав, либо тем или иным образом ограничены в активном избирательном праве (праве голоса), притом что подобные ограничения, устанавливаемые национальными законами, - если они не посягают на саму сущность права избирать и не являются произвольными - не могут считаться необоснованными в соответствии с требованиями Всеобщей декларации прав человека (статьи 21 и 29), Международного пакта о гражданских и политических правах (статья 25), Конвенции о стандартах демократических выборов, избирательных прав и свобод в государствах - участниках Содружества Независимых Государств (статья 18) и статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

4.4. Таким образом, у Конституционного Суда Российской Федерации отсутствуют основания для истолкования запрета, установленного статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, как допускающего возможность - непосредственно в силу федерального закона или по специальному указанию в приговоре суда - лишения активного избирательного права только в отношении определенных категорий осужденных, отбывающих наказание в местах лишения свободы, например тех, кто осужден за совершение преступлений средней тяжести, тяжких и особо тяжких преступлений, предусмотренных российским уголовным законом ("серьезных преступлений" - по терминологии Европейского Суда по правам человека). Нет оснований и для его интерпретации как предполагающего (на чем настаивали граждане С.Б. Анчугов и В.М. Гладков) дискреционное правомочие федерального законодателя - исходя из принципов свободных выборов и всеобщности избирательного права - снять соответствующее ограничение в отношении всех осужденных (за исключением тех, кто подвергнут пожизненному лишению свободы). Иное расходилось бы как с буквальным смыслом статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, так и с ее смыслом в системе конституционных норм и - с учетом исторического контекста разработки проекта Конституции Российской Федерации Конституционным совещанием, включая дискуссию относительно окончательной формулировки данной конституционной нормы, - неминуемо вело бы к игнорированию ясно выраженных намерений конституционного законодателя, получивших посредством всенародного голосования одобрение многонационального народа России.

Имплементация в правовую систему России постановления Европейского Суда по правам человека по делу "Анчугов и Гладков против России", а значит, и осуществленного им толкования статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод приемлема, если она согласуется с положениями Конституции Российской Федерации, относящимися к основам конституционного строя и основам правового статуса личности в России. Поскольку параметры такой имплементации задаются именно Конституцией Российской Федерации, истолкование статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации Конституционным Судом Российской Федерации в духе интерпретации статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции Европейским Судом по правам человека не может выходить за пределы, очерченные требованиями логики юридического толкования.

Принимая во внимание свой многолетний опыт конструктивного взаимодействия и взаимоуважительного диалога с Европейским Судом по правам человека, Конституционный Суд Российской Федерации отмечает, что если в порядке исключения он считает необходимым воспользоваться правом на возражение, то лишь для внесения своего вклада в кристаллизацию развивающейся в сфере защиты избирательных прав практики Европейского Суда по правам человека, решения которого призваны отражать консенсус, сложившийся среди государств - участников Конвенции.

Если в силу основ российского конституционного строя невозможно (с учетом логики юридического толкования) интерпретировать норму статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации в соответствии с толкованием статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции, данным Европейским Судом по правам человека в постановлении "Анчугов и Гладков против России" и предполагающим, что не все осужденные, отбывающие наказание в местах лишения свободы, могут ограничиваться в праве избирать, на Конституционном Суде Российской Федерации, согласно Конституции Российской Федерации (статья 15, часть 1; статья 79; статья 125, части 2 и 6), лежит обязанность, в русле установившихся партнерских отношений, проинформировать Европейский Суд по правам человека об отсутствии такой возможности.

Вместе с тем, имея в виду значение той системы, частью которой являются постановления Европейского Суда по правам человека, и ради поддержания ее надлежащего и успешного функционирования Конституционный Суд Российской Федерации готов к поиску правомерного компромисса, пределы которого очерчивает Конституция Российской Федерации. Залогом ответственного и сдержанного подхода к решению этой проблемы является деятельность Конституционного Суда Российской Федерации (что подтверждается многими десятками его решений) по имплементации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и основанных на ее положениях решений Европейского Суда по правам человека в российскую правовую систему.

Признавая объективную необходимость деятельности Европейского Суда по правам человека по выявлению структурных недостатков национальных правовых систем и предложению путей к их устранению, Конституционный Суд Российской Федерации обращает внимание и на наличие проблем, связанных с возможными отступлениями от принципа субсидиарности, на основе которого Европейский Суд по правам человека призван осуществлять возложенные на него полномочия, что, в свою очередь, может приводить к конфликту с конституционным законодателем, полномочия которого основаны на принципах государственного суверенитета, верховенства и высшей юридической силы Конституции Российской Федерации в правовой системе России, составной частью которой является Конвенция о защите прав человека и основных свобод как международный договор Российской Федерации.

5. Выявление действительного смысла положения статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации в российской правовой системе предполагает также анализ его регулирующей роли в контексте соответствующего федерального законодательства и сложившейся практики ограничения избирательных прав граждан, находящихся в местах лишения свободы по приговору суда, с точки зрения критериев соразмерности и дифференцированности.

5.1. Статья 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации связывает предусмотренное ею ограничение избирательных прав с наличием двух оснований - уголовно-правового, вытекающего из приговора суда, которым гражданину назначено наказание в виде лишения свободы, и уголовно-исполнительного, заключающегося в отбывании такого наказания в местах лишения свободы. Соответственно, данное ограничение действует в течение периода фактического нахождения осужденного к лишению свободы в условиях изоляции от общества по вступившему в силу приговору суда.

При этом статья 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации однозначно фиксирует, осужденные какой категории не вправе избирать и быть избранными - "граждане, содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда". Определение же того, что из себя представляет лишение свободы как вид уголовного наказания, связанный с изоляцией осужденного от общества в местах лишения свободы, и в чем его отличие от других видов уголовного наказания, связанных с ограничением свободы, и от иных мер, связанных с законным содержанием под стражей, но не являющихся уголовным наказанием, равно как и определение самих мест лишения свободы и режимов отбывания наказания в них являются в силу статьи 71 (пункт "о") Конституции Российской Федерации прерогативой федерального законодателя.

Наполнение конституционного понятия лишения свободы как уголовного наказания конкретным содержанием осуществляется Уголовным кодексом Российской Федерации, который устанавливает, как следует из части второй его статьи 2, основание и принципы уголовной ответственности, определяет, какие опасные для личности, общества или государства деяния признаются преступлениями, и устанавливает виды наказаний и иные меры уголовно-правового характера за совершение преступлений.

По смыслу части первой статьи 56 УК Российской Федерации, формулировка "граждане, содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда" означает "осужденные, изолированные от общества в колониях-поселениях, воспитательных колониях, лечебных исправительных учреждениях, исправительных колониях либо в тюрьмах", т.е. под "лишением свободы" в контексте статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации следует понимать специальный вид уголовного наказания - в отличие от сходных видов уголовного наказания, связанных с ограничением свободы в широком смысле, таких как принудительные работы, ограничение свободы, арест, содержание в дисциплинарной воинской части (статья 44 УК Российской Федерации). В частности, такой вид уголовного наказания, как арест, также представляющий собой изоляцию осужденного от общества, не является лишением свободы в уголовно-правовом смысле.

Это означает, что только лишение свободы в его специальном уголовно-правовом значении - как отдельного и самостоятельного вида наказания - влечет за собой содержание в местах лишения свободы, определенных в части первой статьи 56 УК Российской Федерации, и, соответственно, лишение осужденного права избирать.

Между тем в постановлении Европейского Суда по правам человека по делу "Анчугов и Гладков против России" (пункт 31) для перевода содержащегося в статье 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации понятия "лишение свободы" использован термин "detention". В связи с этим необходимо иметь в виду, что понятие "лишение свободы" (imprisonment) как вид уголовного наказания, по смыслу статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации и статей 44, 56 и 57 УК Российской Федерации, не совпадает по своему содержанию с используемым в пункте 1 статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод понятием "лишение свободы в соответствии с законом" (deprivation of liberty by law) как любое законное задержание, заключение под стражу, содержание под стражей (detention), разновидностью которого является "законное содержание под стражей лица, осужденного компетентным судом" (the lawful detention of a person after conviction by a competent court) (подпункт "a"), т.е. уголовное наказание, наряду с другими разновидностями "лишения свободы в соответствии с законом" посредством законного задержания, заключения под стражу, содержания под стражей, которые уголовным наказанием не являются (подпункты "b", "c", "d", "e", "f").

Европейский Суд по правам человека в своем толковании пункта 1 статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод исходит из того, что лишение свободы (deprivation of liberty by law) может приобретать разнообразные формы, не всегда совпадающие с классическим тюремным заключением; различие между лишением свободы и ограничением свободы состоит лишь в степени или интенсивности, а не в самом характере или сути; их восприятие должно основываться не на формальных, а на сущностных признаках, таких как принудительное пребывание в ограниченном пространстве, изоляция человека от общества и семьи, невозможность свободного передвижения и общения с неограниченным кругом лиц (постановления от 6 ноября 1980 года по делу "Гуццарди (Guzzardi) против Италии", от 28 октября 1994 года по делу "Мюррей (Murray) против Соединенного Королевства", от 12 февраля 2009 года по делу "Нолан и К. (Nolan & K.) против России", от 16 июля 2015 года по делу "Алексей Борисов против России" и др.).

Таким образом, по своему правоприменительному эффекту лишение активного избирательного права в контексте статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, охватывая собой исключительно лиц, реально отбывающих по приговору суда наказание в виде лишения свободы в том его значении, как оно определено статьями 56 и 57 УК Российской Федерации, и не затрагивая тех, кто на основании приговора суда претерпевает наказание иных видов, сопоставимых по своей сути с лишением свободы (принудительные работы, арест и др.), не влечет за собой общего и недифференцированного ограничения активного избирательного права всех граждан, лишенных свободы по решению суда, - в интерпретации этого понятия Европейским Судом по правам человека.

5.2. Как следует из постановлений по делам "Скоппола (Scoppola) против Италии" (N 3) (пункты 106, 108 и 110) и "Анчугов и Гладков против России" (пункт 100), преступления, за которые установлено наказание в виде лишения свободы на срок три года и более, признаются Европейским Судом по правам человека "достаточно серьезными" для того, чтобы служить основанием - без нарушения требования соразмерности - для лишения лиц, виновных в их совершении, избирательных прав в силу прямого указания закона (причем не только в период отбывания наказания, но и в течение двух лет после освобождения); лицо же, приговоренное к лишению свободы на срок пять лет и более, по решению суда может быть лишено избирательных прав пожизненно.

Согласно статье 15 "Категории преступлений" УК Российской Федерации в зависимости от характера и степени общественной опасности деяния, предусмотренные данным Кодексом, подразделяются на преступления небольшой тяжести, преступления средней тяжести, тяжкие преступления и особо тяжкие преступления (часть первая); при этом преступлениями небольшой тяжести признаются умышленные и неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное данным Кодексом, не превышает трех лет лишения свободы (часть вторая), преступлениями средней тяжести - умышленные деяния, за совершение которых максимальное наказание не превышает пяти лет лишения свободы, и неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание превышает три года лишения свободы (часть третья), тяжкими преступлениями - умышленные деяния, за совершение которых максимальное наказание не превышает десяти лет лишения свободы (часть четвертая), особо тяжкими преступлениями - умышленные деяния, за совершение которых данным Кодексом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше десяти лет или более строгое наказание (часть пятая).

Наказание в виде лишения свободы согласно части первой статьи 56 УК Российской Федерации может быть назначено судом осужденному, совершившему впервые преступление небольшой тяжести, лишь при наличии отягчающих обстоятельств, перечисленных в статье 63 данного Кодекса, за исключением трех видов преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ (часть первая статьи 228, часть первая статьи 231 и статья 233 УК Российской Федерации), или только если соответствующей статьей Особенной части данного Кодекса лишение свободы предусмотрено как единственный вид наказания (в настоящий момент такие статьи в Уголовном кодексе Российской Федерации отсутствуют).

Согласно статье 60 УК Российской Федерации лицу, признанному виновным в совершении преступления, назначается справедливое наказание в пределах, предусмотренных соответствующей статьей Особенной части данного Кодекса, и с учетом положений его Общей части; более строгий вид наказания из числа предусмотренных за совершенное преступление назначается только в случае, если менее строгий вид наказания не сможет обеспечить достижение целей наказания (часть первая); при назначении наказания учитываются характер и степень общественной опасности преступления и личность виновного, в том числе обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание, а также влияние назначенного наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи (часть третья).

По смыслу приведенных положений, российский уголовный закон практически полностью исключает возможность применения лишения свободы к лицам, впервые совершившим преступления небольшой тяжести при отсутствии отягчающих обстоятельств, а значит, не допускается и ограничение их избирательных прав. Суды с учетом этих положений назначают за совершение преступлений небольшой тяжести наказание в виде реального лишения свободы (с отбыванием наказания в колонии-поселении или - принимая во внимание обстоятельства совершения преступления и личности виновного - в исправительной колонии) лишь в случаях, когда приходят к выводу о невозможности исправления виновного без изоляции от общества. Основанием для назначения такому лицу наказания в виде лишения свободы - в соответствии со статьями 56, 60 и 63 УК Российской Федерации и по сложившейся на их основе практике - служит совершение им преступления небольшой тяжести в период испытательного срока, назначенного по предыдущему приговору суда, либо в период неотбытого срока наказания, назначенного по приговору суда, либо после условно-досрочного освобождения от отбывания наказания в виде лишения свободы, а также при повторности преступлений. Помимо этого, назначаемое судом наказание - с учетом предписаний частей первой и третьей статьи 60 УК Российской Федерации и положений его Особенной части - может быть не связано с лишением свободы и в случае совершения лицом преступления средней тяжести и даже тяжкого преступления.

Исходя из того что Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации, а законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны ей противоречить (статья 15, часть 1, Конституции Российской Федерации), суды, приговаривая лицо к лишению свободы за совершение преступления средней тяжести, тяжкого или особо тяжкого преступления либо преступления хотя и небольшой тяжести, но при наличии отягчающих обстоятельств, обязаны принимать во внимание тот факт, что такой приговор будет означать для осужденного и предписываемое статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации ограничение его избирательных прав.

Таким образом, в контексте действия статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации в системе уголовного законодательства и основанной на нем судебной практики приговор суда - это не только формальное основание для лишения лица свободы, но и главный непосредственный источник его специального правового статуса как осужденного, отбывающего наказание в местах лишения свободы, что влечет для него и ограничение избирательных прав, которое, будучи следствием такого наказания, осуществляется, по сути, не автоматически, а дифференцированно, поскольку само наказание в виде лишения свободы назначается сообразно конкретным обстоятельствам дела, с учетом таких факторов, как характер и тяжесть совершенного преступления и поведение преступника (в том числе с учетом наличия или отсутствия смягчающих и отягчающих обстоятельств).

5.3. Содержащийся в постановлении "Анчугов и Гладков против России" вывод о чрезмерной массовости ограничения в России избирательных прав осужденных к лишению свободы сам же Европейский Суд по правам человека признает имеющим лишь характер предположения, принимаемого в качестве основания для вынесения решения только потому, что Россия как государство-ответчик не привела примеров из национальной судебной практики, подтверждающих, что активного избирательного права лишаются только лица, осужденные за совершение наиболее серьезных преступлений (пункты 101 и 104).

При этом Европейский Суд по правам человека явно имеет в виду не примеры, опирающиеся на конкретные судебные акты (решение Липецкого областного суда как раз приведено им и проанализировано), а статистические данные, используемые в его практике в качестве средства доказывания по делам о дискриминации, в том числе электоральной, что можно отнести к modus operandi (например, в решении от 6 января 2005 года по делу "Хоогендийк (Hoogendijk) против Нидерландов" Европейский Суд по правам человека посчитал приведение одной из сторон официальных статистических данных достаточным основанием для переложения бремени доказывания на противоположную сторону).

Однако официальная статистика по рассматриваемому вопросу в России ведется. Так, по данным Судебного департамента при Верховном Суде Российской Федерации (www.cdep.ru), доля осужденных к реальному лишению свободы за преступления небольшой тяжести с 2011 года по 2015 год находится в пределах 8,8 - 11,5%, в то время как доля осужденных к реальному лишению свободы за преступления средней тяжести составляет 18 - 32%, за тяжкие 46 - 47%, за особо тяжкие 91 - 95%. В частности, в 2015 году по всем уголовным делам в России были осуждены 733 607 человек, в том числе 342 267 человек за совершение преступлений небольшой тяжести, а из них к реальному лишению свободы (по общему правилу, с отбыванием наказания в колониях-поселениях) осуждены лишь 36 218 человек, т.е. 10,58%, а значит, остальные 306 049 осужденных за преступления этой категории не были лишены свободы и, соответственно, избирательных прав. Учитывая, что всего к реальному лишению свободы за все виды преступлений в 2015 году был осужден 211 121 человек, число осужденных за преступления небольшой тяжести, не попавших в места лишения свободы и потому не лишенных избирательных прав, почти в 10 раз превышает число приговоренных к лишению свободы за совершение преступлений небольшой тяжести и почти в 1,5 раза - число приговоренных за все вместе взятые преступления к лишению свободы и, соответственно, всех отстраненных от участия в выборах вследствие направления для отбывания наказания в места лишения свободы. В том же году за преступления средней тяжести было осуждено 176 665 человек, из них к лишению свободы - 53 363 (30,21%); за тяжкие - 172 782 человека, из них к лишению свободы - 81 906 (47,4%); за особо тяжкие - 41 903 человека, из них к лишению свободы - 39 634 (94,5%).

Приведенными официальными данными - с учетом обязанности судов при назначении наказания принимать во внимание, что осужденные, направляемые в места лишения свободы, ограничиваются в избирательных правах, - опровергаются доводы об отсутствии в российской правовой и судебной системе эффективной дифференциации, соразмерности и "неавтоматизма", позволяющих подходить к решению вопроса об ограничении избирательных прав граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, в духе благоприятствования базовому принципу всеобщности избирательного права.

5.4. Европейский Суд по правам человека неоднократно отмечал, что его функция, в принципе, заключается в рассмотрении вопроса о совместимости мер, предусмотренных национальным законодательством, с положениями Конвенции о защите прав человека и основных свобод и что именно государство-ответчик под надзором Комитета Министров должно выбирать средства, подлежащие применению в национальном правопорядке для выполнения своего обязательства по статье 46 Конвенции (постановление от 12 мая 2005 года по делу "Оджалан (Ocalan) против Турции"). В постановлениях по делам, в которых имело место систематическое нарушение положений Конвенции, Европейский Суд по правам человека с целью содействия государству-ответчику в выполнении им этого обязательства указывал тип меры, которую можно было бы принять для прекращения сложившейся ситуации (постановления от 22 июня 2004 года по делу "Брониовский (Broniowski) против Польши" и от 6 октября 2005 года по делу "Херст (Hirst) против Соединенного королевства" (N 2). Если же установленное нарушение Конвенции по своему характеру было таково, что ограничивало выбор мер, необходимых для его исправления, Европейский Суд по правам человека мог указать только одну меру (постановление от 8 апреля 2004 года по делу "Ассанидзе (Assanidze) против Грузии").

В постановлении по делу "Анчугов и Гладков против России" Европейский Суд по правам человека предлагает Российской Федерации исполнить его решение либо посредством каких-либо форм политического процесса, либо путем гармоничного - в свете положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод - толкования Конституции Российской Федерации компетентными органами, в первую очередь Конституционным Судом Российской Федерации, таким образом, чтобы скоординировать их действие и избежать каких-либо коллизий между ними.

Конституционный Суд Российской Федерации полагает, что предложенное им в настоящем Постановлении толкование статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации во взаимосвязи с положениями Уголовного кодекса Российской Федерации, включая его статьи 15, 56, 58, 60 и 63, и основанной на них судебной практикой позволяет избежать подобных коллизий, касающихся ограничений избирательных прав граждан, находящихся в местах лишения свободы по приговору суда.

5.5. Вместе с тем федеральный законодатель не лишен возможности, последовательно реализуя принцип гуманизма в уголовном праве, оптимизировать систему уголовных наказаний, в том числе посредством перевода отдельных режимов отбывания лишения свободы в альтернативные виды наказаний, хотя и связанные с принудительным ограничением свободы осужденных, но не влекущие ограничения их избирательных прав.

Так, в силу пункта "а" части первой статьи 58 УК Российской Федерации лицам, осужденным к лишению свободы за преступления, совершенные по неосторожности, а также лицам, осужденным к лишению свободы за совершение умышленных преступлений небольшой и средней тяжести, ранее не отбывавшим лишение свободы, отбывание лишения свободы, по общему правилу, назначается в колониях-поселениях, представляющих собой, как следует из статей 128 и 129 УИК Российской Федерации, исправительные учреждения с полусвободным режимом отбывания наказания, задача которых - исправление и адаптация осужденных к условиям жизни на свободе. Такой режим в значительной мере приближается к режиму отбывания наказания, ограничивающему свободу осужденных комплексом устанавливаемых судом ограничительных условий (обязанностей) и запретов, исполняемых ими без изоляции от общества под надзором специализированного государственного органа (часть первая статьи 53 УК Российской Федерации, статьи 47.1 и 50 УИК Российской Федерации).

В соответствии со статьей 129 УИК Российской Федерации осужденные, отбывающие лишение свободы в колонии-поселении, ограничены в свободе передвижения, но содержатся без охраны, могут свободно передвигаться по территории колонии-поселения и вне колонии в пределах муниципального образования, на территории которого она расположена; осужденным может быть разрешено проживание со своими семьями на арендованной или собственной жилой площади на территории колонии-поселения или за ее пределами, но в границах муниципального образования, на территории которого расположена колония-поселение. Практически такие осужденные приобретают статус, который - в сравнении с иными режимами отбывания наказания в виде лишения свободы - характеризуется существенно меньшим объемом ограничений: они могут носить гражданскую одежду, иметь при себе деньги и ценные вещи, получать посылки, передачи и бандероли; могут иметь свидания без ограничения их количества; вправе работать, а также обучаться по заочной форме в образовательных организациях высшего образования и профессиональных образовательных организациях.

С учетом этого федеральный законодатель правомочен внести в уголовное и уголовно-исполнительное законодательство изменения, в соответствии с которыми отбывание наказания в колониях-поселениях лицами, осужденными к лишению свободы за преступления, совершенные по неосторожности, а также лицами, осужденными к лишению свободы за совершение умышленных преступлений небольшой и средней тяжести, ранее не отбывавшими лишение свободы, - как разновидность режима лишения свободы в смысле статьи 56 УК Российской Федерации - было бы трансформировано в отдельный вид уголовного наказания, на который не распространяется ограничение, предусмотренное статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации.

6. Согласно статье 34 "Индивидуальные жалобы" Конвенции о защите прав человека и основных свобод Европейский Суд по правам человека может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц, которые утверждают, что явились жертвами нарушения государством-ответчиком их прав, признанных в Конвенции или в Протоколах к ней; Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению этого права.

Следовательно, дело о предполагаемом нарушении активного избирательного права, гарантируемого статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, не может быть разрешено без рассмотрения его in concreto. В соответствии с этим требованием Европейский Суд по правам человека указал в постановлении по делу "Анчугов и Гладков против России", что в делах, возникающих из индивидуальных жалоб, его задача заключается не в абстрактном контроле соответствующего законодательства или оспариваемой практики, а должна, насколько это возможно, ограничиваться, без утраты видения общего контекста, исследованием вопросов, поднимаемых в рассматриваемых им делах (пункт 51). Соответственно, в данном случае задача Европейского Суда по правам человека состояла не в контроле in abstracto совместимости с Конвенцией о защите прав человека и основных свобод статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, а в определении in concreto последствий ее применения для прав заявителей, гарантированных статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции (пункт 52).

Исходя из установленных самим Европейским Судом по правам человека стандартов лишение избирательных прав за серьезные преступления, т.е. наказываемые лишением свободы на срок три года и более, не может считаться нарушением принципа соразмерности. Граждане же С.Б. Анчугов и В.М. Гладков были осуждены (в порядке замены смертной казни) к пятнадцати годам лишения свободы за совершение особо тяжких преступлений и в связи с этим лишены избирательных прав, поэтому их нельзя считать жертвами правонарушения, а их права, гарантированные статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции, - нарушенными. Следовательно, в этом смысле постановление "Анчугов и Гладков против России" является, по существу, актом абстрактного нормоконтроля (in abstracto) со стороны Европейского Суда по правам человека.

7. В силу сложившейся практики исполнение постановлений Европейского Суда по правам человека предполагает также принятие государством-ответчиком мер индивидуального характера, которые преследуют цель прекращения выявленных нарушений, продолжающихся во времени, и устранения последствий нарушений, совершенных в прошлом, с целью восстановления, насколько это возможно, ситуации, которая имела место до нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод (restitutio in integrum). Однако такое восстановление невозможно, если, учитывая сам характер нарушения, нельзя воссоздать ситуацию в том виде, в каком она существовала до совершения нарушения.

Граждане С.Б. Анчугов и В.М. Гладков не имели права голосовать на выборах депутатов Государственной Думы и Президента Российской Федерации, состоявшихся в период с 2000 года по 2008 год. Поскольку проведение этих выборов заново в настоящее время неосуществимо, исполнение мер индивидуального характера (restitutio in integrum) в отношении указанных граждан не представляется возможным.

Законодательством Российской Федерации предполагается также принятие мер индивидуального характера, выражающихся в пересмотре судебных решений национальных судов по делу гражданина, в отношении которого Европейский Суд по правам человека констатировал нарушение положений Конвенции (Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 6 декабря 2013 года N 27-П). Порядок такого пересмотра предусмотрен отраслевым российским законодательством (пункт 2 части четвертой статьи 413 УПК Российской Федерации, пункт 4 части четвертой статьи 392 ГПК Российской Федерации, пункт 4 части 3 статьи 311 АПК Российской Федерации, пункт 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации).

Между тем граждане С.Б. Анчугов и В.М. Гладков были осуждены за совершение особо тяжких преступлений и не могли - даже согласно критериям, выработанным Европейским Судом по правам человека, - рассчитывать на доступ к избирательным правам, а потому пересмотр судебных решений по их делам и возмещение им какого-либо ущерба невозможно.

Исходя из изложенного и руководствуясь статьями 71, 72, 74, 75, 78, 79 и 104.4 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", Конституционный Суд Российской Федерации

1. Признать исполнение в соответствии с Конституцией Российской Федерации, ее статьями 3 (части 1 - 3), 15 (части 1 и 4), 32 (части 1 и 2), 46 (часть 3) и 79, постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России" (жалобы N 11157/04 и N 15162/05), принятого на основании положений статьи 3 "Право на свободные выборы" Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод в их истолковании Европейским Судом по правам человека, - в части мер общего характера, предполагающих внесение изменений в российское законодательство (и тем самым изменение основанной на нем судебной практики), которые позволяли бы ограничивать в избирательных правах не всех осужденных, отбывающих наказание в местах лишения свободы по приговору суда, - невозможным, поскольку предписание статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, обладающей верховенством и высшей юридической силой в российской правовой системе, со всей определенностью означает императивный запрет, согласно которому не имеют избирательных прав без каких бы то ни было изъятий все осужденные, отбывающие наказание в местах лишения свободы, определенных уголовным законом.

2. Признать исполнение в соответствии с Конституцией Российской Федерации, ее статьями 3 (части 1 - 3), 15 (части 1 и 4), 32 (части 1 и 2), 46 (часть 3) и 79, постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России", принятого на основании положений статьи 3 "Право на свободные выборы" Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод в их истолковании Европейским Судом по правам человека, - в части мер общего характера, обеспечивающих справедливость, соразмерность и дифференциацию применения ограничений избирательных прав, - возможным и реализуемым в российском законодательстве и судебной практике, поскольку в соответствии со статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации и конкретизирующими ее положениями Уголовного кодекса Российской Федерации, по общему правилу, исключается наказание в виде лишения свободы и тем самым лишение избирательных прав осужденных, совершивших впервые преступления небольшой тяжести, а за преступления средней тяжести и тяжкие преступления лишение свободы, как более строгий вид наказания из числа предусмотренных Особенной частью данного Кодекса за совершение соответствующего преступления, назначается по приговору суда и, следовательно, влечет лишение избирательных прав только в том случае, если менее строгий вид наказания не может обеспечить достижение целей наказания.

Вместе с тем, руководствуясь Конституцией Российской Федерации, в том числе ее статьей 32 (часть 3), и правовыми позициями Конституционного Суда Российской Федерации, выраженными в настоящем Постановлении, федеральный законодатель правомочен, последовательно реализуя принцип гуманизма в уголовном праве, оптимизировать систему уголовных наказаний, в том числе посредством перевода отдельных режимов отбывания лишения свободы в альтернативные виды наказаний, хотя и связанные с принудительным ограничением свободы осужденных, но не влекущие ограничения их избирательных прав.

3. Признать исполнение в соответствии с Конституцией Российской Федерации, ее статьями 3 (части 1 - 3), 15 (части 1 и 4), 32 (части 1 и 2), 46 (часть 3) и 79, постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России", принятого на основании положений статьи 3 "Право на свободные выборы" Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод в их истолковании Европейским Судом по правам человека, - в части мер индивидуального характера, которые предусмотрены действующим законодательством Российской Федерации, - в отношении граждан С.Б. Анчугова и В.М. Гладкова невозможным, поскольку указанные граждане были приговорены к лишению свободы на длительные сроки за совершение особо тяжких преступлений, а потому не могли рассчитывать - даже согласно критериям, выработанным Европейским Судом по правам человека, - на доступ к избирательным правам.

4. Настоящее Постановление окончательно, не подлежит обжалованию, вступает в силу немедленно после провозглашения, действует непосредственно и не требует подтверждения другими органами и должностными лицами.

5. Настоящее Постановление подлежит незамедлительному опубликованию в "Российской газете", "Собрании законодательства Российской Федерации" и на "Официальном интернет-портале правовой информации" (www.pravo.gov.ru). Постановление должно быть опубликовано также в "Вестнике Конституционного Суда Российской Федерации".

Положения статьи 3 Протокола N 1 Конвенции о защите прав человека и основных свобод не расходятся со статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, если оставить конвенционным обязательствам их собственный согласованный сторонами смысл и не добавлять условий, которых при вступлении России в Конвенцию не было даже в предположении и которые она не могла принять впоследствии вопреки своей Конституции. Обычно несомненное - лишь видимость и существует до поры, пока не открылись предвзятые заблуждения и отложенные разногласия, а бесспорная достоверность встречается редко. Но Постановлению Конституционного Суда Российской Федерации от 19 апреля 2016 года N 12-П нечем возразить в том, что в части избирательного права, равноправия и справедливости согласие между конвенционными и конституционными установлениями изначально установилось, продолжается и не исключает новых линий совместного их действия в российском правопорядке. Только вряд ли это надо доказывать в итоговом акте конституционного правосудия, особенно когда тому сопутствуют риски и нет процессуальных поводов в виде допустимого обращения от надлежащего заявителя.

1. Согласно статьям 104.1 и 104.2 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" Министерство юстиции Российской Федерации, защищая интересы России при рассмотрении против нее жалоб в межгосударственном органе по защите прав и свобод человека, вправе обратиться в Конституционный Суд Российской Федерации с запросом о возможности исполнения решения этого органа, если считает, что это исполнение невозможно, поскольку основано на положениях международного договора в их истолковании, расходящемся с Конституцией Российской Федерации. Но это не единственное условие: статья 104.1 названного Федерального конституционного закона допускает запрос, если обязанность принять меры по исполнению указанного решения лежит (1) на федеральном государственном органе, который представил о том заключение, либо (2) на самом Минюсте России. Иначе говоря, право на такой запрос (и на заключение) предоставлено лишь тому, кто отвечает за исполнение решения по своему ведомству.

Иное ставило бы право министерского запроса вровень с того же рода правом Президента Российской Федерации и Правительства Российской Федерации. Их запрос также обусловлен неясностью в исполнении акта международного правосудия, но иными условиями статья 105 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" не связывает их право обратиться за толкованием Конституции Российской Федерации по признакам противоречий между ее положениями и положениями международного договора в их истолковании межгосударственным органом. Ведая делами Российской Федерации в порядке общей компетенции, они не обязаны доказывать, что полномочия вынуждают их исполнять такой акт. Орган же профильной (отраслевой) компетенции даже в сомнениях относительно конституционности предстоящих мер должен по условиям статьи 104.1 названного Федерального конституционного закона доказать, что именно ему в силу его полномочий положено принять меры во исполнение решения либо отступить от его исполнения. Отклоняясь от этих условий, заявитель связывает последствиями своего запроса Президента Российской Федерации, Правительство Российской Федерации и Федеральное Собрание, если речь о законодательных мерах.

В общем, чтобы запрос Министерства юстиции Российской Федерации был допустим, принятие спорных мер должно, во-первых, определенно входить в полномочия этого Министерства или органа, который представил ему заключение как институт российской власти, ответственный за их принятие. Во-вторых, меры должны быть предписаны, а не предложены на усмотрение России. Иначе нельзя доказать, что заявитель (иной орган) обязан их предпринять в нарушение основ конституционного строя и правового регулирования прав и свобод человека и гражданина, установленных Конституцией Российской Федерации, как это следует из статьи 104.3 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации". Оба условия в запросе Минюста России не исполнены и в силу пункта 2 статьи 43 и статьи 68 названного Федерального конституционного закона это влечет отказ в рассмотрении обращения или прекращение конституционного судопроизводства по делу.

2. В постановляющей части (и в пункте 112) решения "Анчугов и Гладков против России" Европейский Суд по правам человека (далее - ЕСПЧ, Суд) объявил, как это полагается по статье 41 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, что имело место нарушение статьи 3 Протокола N 1 к Конвенции, что у него нет вопросов в отношении статей 10 и 14 Конвенции (о свободе мнений и запрете дискриминации), а требования заявителей о справедливой компенсации отклонил. Это, в общем, все, что постановил Суд, причем именно по делу "Анчугов и Гладков против России", где иных заявителей не было. Ни Министерство юстиции Российской Федерации, ни Центральная избирательная комиссия Российской Федерации не имеют власти признавать или отказывать в признании вывода о нарушении конвенционного права, объявленного в постановлении ЕСПЧ, как и менять его содержание. Но им, как и России, и не предстоит ничего обязательного - Суд объявил уже состоявшееся нарушение и не дал предписаний о восстановлении либо соблюдении прав обеих жертв конвенционного нарушения на будущее. Представитель одной из них, между прочим, уверял Конституционный Суд Российской Федерации в том, что они вполне гражданственны, а это значит, наверное, что им не суждено попасть под приговор суда и под ограничение права голоса.

Другие российские осужденные не обращались в ЕСПЧ по этому поводу ни в группе, ни по отдельности и не поручали представлять себя ни жертвам объявленного нарушения, ни их адвокатам. Если же Суд не выносил решения о правах группы или категории лиц, он не мог решать и судьбу законов, определяющих их избирательные права. Это не расходится со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, по которой Суд принимает жалобы от лица (from any person) или группы лиц (group of individuals), объявляющих себя жертвами (claiming to be victims). В постановлении от 23 июля 2015 года по делу "Баталины против России" (жалоба N 10060/07) Суд снова напомнил, что "он может принимать жалобы от любого лица, которое утверждает, что явилось жертвой нарушения" (пункт 115). Даже группу заявителей статья 34 Конвенции определяет не как род субъектов с переменным и предполагаемым составом, не как сословие или класс либо этническую, профессиональную, религиозную, гендерную, пенитенциарную категорию, а как группу именно индивидов (individuals). Они поименно и лично участвуют в деле, даже когда состоят в процессуальном соучастии и действуют в пользу процессуальных товарищей.

При этом предполагаемая жертва получает решение ЕСПЧ лишь в отношении себя. Возможно, ей удобно сделать свои требования общими, чтобы они звучали внушительно, но Суд разрешает дела по заявлению лиц, которые именно себя представляют жертвой, допуская, конечно, правопреемство или переход статуса жертвы к родственникам в случае ее смерти. Если же предполагаемое нарушение не задевает лично заявителя, Суд отказывает в рассмотрении жалобы ввиду ее дефекта по ratione personae.

Словом, в деле должен быть заявитель, который защищает свои права, а это связывает Суд и его постановления рамками обращения и составом заявителей. Иначе Суд решал бы дело о правах лиц, которые о том не просят, не имеют доступа к делу и к тому же безосновательно пользуются свободой от процессуального бремени, включая обращение, обоснование жалобы, доказывание и риск неуспеха. Поэтому исполнение постановления ЕСПЧ по делу Анчугова и Гладкова касается только этих жертв и само по себе не может обязать Россию отменить общие конституционные ограничения избирательного права граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда.

3. Если же в суждениях ЕСПЧ все-таки искать указания на обязанность государства касательно "мер общего характера" для категории осужденных, то и тогда эти "общие меры" представлены в альтернативе между исправлением российских законов с пересмотром самой Конституции Российской Федерации и толкованием их положений, чтобы изменить смысл российского права вслед настояниям Суда. Едва ли этот выбор лежит в диапазоне полномочий Министерства юстиции Российской Федерации или Центральной избирательной комиссии Российской Федерации. Ни тот, ни другой органы не входят в законодательную власть, не имеют власти конституционно-учредительной, а потому не им изменять избирательный, уголовный, уголовно-исполнительный закон и пересматривать Конституцию Российской Федерации. Минюст России влиятельно участвует в подготовке и содержании законопроектов, но эта деятельность не заменяет законодательных решений, а право законодательной инициативы, согласно статье 104 (часть 1) Конституции Российской Федерации, принадлежит не ему, а Президенту Российской Федерации, Совету Федерации и его членам, депутатам Государственной Думы, Правительству Российской Федерации, законодательным (представительным) органам субъектов Российской Федерации и двум высшим судам. Равным образом не входит в полномочия Минюста России и ЦИК России истолкование Конституции Российской Федерации с общими обязывающими последствиями.

Поэтому, даже если представить, что Российская Федерация вправду обязана что-нибудь сделать по решению ЕСПЧ одним из предложенных способов, Минюсту России это все равно не дает законных поводов для запроса в Конституционный Суд Российской Федерации. И российский ЦИК не имеет оснований ставить под сомнение правила регистрации, которые исключают из числа избирателей граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда. Оба федеральных органа не могут сомневаться в конституционности и обязательности российских законов - статья 15 (части 2 и 4) Конституции Российской Федерации не позволяет отказывать официально опубликованному закону в применении. Даже если международным договором установлены иные правила, это само по себе не отменяет закон, а дает международному договору преимущество в применении на случай, когда их нельзя применить совместно. Следовательно, выбор, если его действительно нужно сделать в части применения закона или международного договора, подчиняется приоритету, установленному Конституцией Российской Федерации, и не создает спора о конституционности, как и поводов для запроса. Высшая же юридическая сила вовсе исключает выбор властей в том, следовать ли Конституции Российской Федерации, в том числе ее статье 32.

Возможность новых постановлений ЕСПЧ против России по сходным делам не дает Минюсту России права на запрос, который может быть связан с исполнением лишь вынесенных, а не будущих решений. Он не может быть обусловлен и предстоящими спорами о регистрации избирателей. Нельзя, конечно, исключать, что Суд объявит Россию нарушительницей Конвенции о защите прав человека и основных свобод в череде одинаковых дел и поставит ее в трудное положение. Но если это и навяжет выбор между участием в Конвенции и пересмотром Конституции Российской Федерации, то разве Министерству ставить российский народ перед этим выбором?

Президент Российской Федерации и Правительство Российской Федерации не воспользовались правом запроса о толковании конституционных положений на совместимость с ними интерпретаций ЕСПЧ. Они, возможно, не нашли весомых для этого поводов или учли, что преимущества российской правоты в деле "Анчугов и Гладков против России" не покрывают издержек, которыми чревато открытое расхождение конституционного и европейского правосудия. Министерство же, вероятно, посчитало этот риск не настолько значительным и решилось ввести конституционное правосудие и национальный правопорядок в испытание на верность Конституции Российской Федерации в опасной альтернативе с нерушимыми pacta sunt servanda и res judicata. Такая проба показалась Министерству уместной даже при том, что верность договору и обязательность судебных постановлений столь же конвенционны, сколь и конституционны по принадлежности. Заявитель не мог сомневаться и в том, что, отказывая в рассмотрении запроса, Конституционный Суд Российской Федерации дал бы удобный случай обсуждать нерешительную свою уклончивость не в пользу, наверное, правосудия. Понятно, что изначально спорный случай создало постановление ЕСПЧ, но именно Минюст России ввел правовую государственность и конституционные свободы в альтернативу, из которой им не выйти без потерь, останься Конституционный Суд Российской Федерации в ее пределах. Он этого не сделал, а техника решения, в общем, скомпенсировала опасные последствия, но запрос Министерства не стал от этого допустимым в любом его смысле.

4. Из мотивов, по которым ЕСПЧ вынес постановление по делу "Анчугов и Гладков против России", российский Минюст вывел обязывающее предписание "мер общего характера", причем более решительно, чем это сделал сам Суд. Местами можно предположить и прочитать обязательность этих мер между строк, если сочувствовать известным настроениям среди европейского судейства и политиков, особенно в свободном академическом обсуждении. Министерство же так изложило запрос, что предположительное оказалось для доверителя обязательным, обостряя дело без явной на то нужды. Вряд ли представителю страны-ответчика нужно признавать ее обязанной сверх того, что Суд ей объявил в постановляющей (резолютивной) части решения.

ЕСПЧ верно заметил в пункте 52 указанного постановления, что, "однажды присоединившись к Конвенции, Россия согласилась с наличием у Суда компетенции по вынесению решений о соблюдении ею обязательства обеспечить каждому, находящемуся под ее юрисдикцией, права и свободы, определенные Протоколом N 1 к Конвенции". Россия не ставила эту компетенцию под сомнение и следовала статье 34 Конвенции, чтобы "никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению" права обеих жертв на рассмотрение их дела. Она содействовала рассмотрению дела, исполняя процессуальные обязанности, и, "выслушав" решение, не заявляла о том, что не признает решенное.

Но неочевидно, что в указанном постановлении ЕСПЧ обязал Россию к "мерам общего характера". В пунктах 107 и 111, а не в резолютивной части постановления Суд описал возможности, которыми Россия могла бы воспользоваться в продвижении национального права по его наставлениям. Это, однако, дескрипция, а не прескрипция, т.е. описание, а не предписание что-нибудь определенное сделать в чью-либо пользу или чего-то не делать. Суд в пункте 107 своего решения обратил общим образом внимание на то, что Высокие Договаривающиеся Стороны, т.е. все участники Конвенции, "могут предоставить судам право оценки соразмерности меры, ограничивающей право осужденных на участие в голосовании, либо включить в свое право соответствующие положения об обстоятельствах, в которых такая мера должна применяться", притом что "законодательный орган будет самостоятельно обеспечивать баланс конкурирующих интересов"; в отношении же самой России Суд допустил "различные подходы к решению вопроса о праве на голосование осужденных" и, предлагая "рассмотреть все возможные пути", оставил ей самой "принять решение о том, может ли соответствие со статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции быть достигнуто посредством каких-либо форм политического процесса или путем гармоничного толкования Конституции Российской Федерации" (пункт 111).

Не всякий прочтет в этом ясное предписание, которое сторона, наверное, должна получить, если ей вменяют судебный акт в исполнение. Что касается напутствия обсудить случай и сделать выводы, то, между прочим, постановление ЕСПЧ можно считать в этом смысле исполненным со значительным превышением. Обсуждение состоялось в конституционном судопроизводстве, где итоговое решение не только доказало конституционно-конвенционную гармонию, но и наметило законодательные движения, которые наведут, быть может, еще больше согласия между Конституцией Российской Федерации и статьей 3 конвенционного Протокола N 1. Процессуальные же погрешности, заметные российскому судопроизводству в части законных поводов, не мешают исполниться пожеланиям ЕСПЧ, пока его юрисдикция не перешла в область конституционного правосудия.

5. Конвенция о защите прав человека и основных свобод и Протоколы к ней не позволяют ЕСПЧ предписать России "общие меры" вопреки статье 32 Конституции Российской Федерации и вряд ли предусматривают за Судом право обязывать участников Конвенции подобными мерами.

Правда, в пункте 110 постановления по делу "Анчугов и Гладков против России" Суд высказался о том, что "государство-ответчик вышло за пределы усмотрения, предоставляемые ему в области" ограничения избирательных прав, позволяя думать, будто эти пределы записаны в Конвенции, а российская Конституция от них отступила и это должно быть исправлено "общими мерами". Однако в понимании данного высказывания важно избежать "ошибки во времени" (анахронизма), тем более что сам Суд полагается на критерий времени - ratione temporis и оперирует им иногда. Превышение пределов усмотрения нельзя квалифицировать в отношении ограничения, которое установлено Конституцией Российской Федерации с 12 декабря 1993 года, когда Россия еще не входила в Конвенцию и в конвенционные "пределы усмотрения", а потому не могла из них выйти, даже если бы установлены были пределы, как их понимает ЕСПЧ.

Россия вступила в Конвенцию как государство, учрежденное Конституцией Российской Федерации от 12 декабря 1993 года, и его международная правосубъектность имеет конституционные основания. В этом смысле само российское участие в Конвенции обусловлено принятием и действием названной Конституции. Кто, когда и на каких условиях вступил бы в Конвенцию вместо Российской Федерации - сослагательный вопрос. Утвердительно лишь то, что действие и соблюдение Конституции Российской Федерации - исходное условие участия России в этом международном договоре. Должностные лица и органы, уполномоченные согласовать условия и принять решения о вступлении России в Конвенцию, не имели права действовать так, чтобы это обязывало ее нарушать свою Конституцию или предрешало принятие конституционно-учредительных актов, вынуждая Россию пересматривать в основах свой статус с неизвестными последствиями в политической, правовой, международной судьбе российского народа.

По правилам статьи 135 Конституции Российской Федерации изменение положений ее главы 2, включая статью 32, возможно лишь в порядке полного пересмотра Конституции Российской Федерации. Это влечет принятие новой конституции и тем самым упразднение действующей. Если бы действия по вступлению в Конвенцию связывали Россию такими решениями, это было бы по последствиям равносильно конституционному перевороту и с объективной стороны во всяком случае означало бы превышение полномочий причастными к этому лицами.

На европейскую Конвенцию о защите прав человека и основных свобод распространяется право международных договоров и, следовательно, положения Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 года. Если бы Россия вступала в европейскую Конвенцию, связывая себя неконституционными обязательствами, это означало бы заключение международного договора с явным нарушением нормы внутреннего права особо важного значения (статья 46 Венской конвенции) либо по ошибке (статья 48 Венской конвенции). Венская конвенция относит подобные нарушения и ошибки к основаниям недействительности договора. Исходная несовместимость статьи 32 Конституции Российской Федерации со статьей 3 конвенционного Протокола N 1 приводила бы в действие "процедуру недействительности", предусмотренную статьей 65 Венской конвенции, а наступившая впоследствии несовместимость была бы основанием к выходу из договора (приостановлению его действия) ввиду "коренного изменения, которое произошло в отношении обстоятельств, существовавших при заключении договора" (пункт 1 статьи 62 Венской конвенции).

Все эти предположения доказывают "от противного", что Российскую Федерацию ничто не вынуждает ни оставлять европейскую Конвенцию, ни заново себя учреждать в основах конституционного строя, чтобы соответствовать Конвенции в ее прочтении Судом. ЕСПЧ не предполагал подобных последствий и не мог взять на себя такую ответственность. Ему доверено многое, но эта компетенция не позволяет Суду решать и предрешать, кому оставаться, а кому выходить из Конвенции. Поэтому ни постановление по делу "Анчугов и Гладков против России", ни сама Конвенция не обязывали и не обязывают Россию пересматривать статью 32 и всю Конституцию Российской Федерации, а равно не лишают ее положения высшей юридической силы.

6. Таким обязательствам нет оснований, если следовать статье 31 Венской конвенции и толковать европейскую Конвенцию вместе с Протоколами в "обычном значении терминов" и "в свете ее объекта и целей", учитывая их контекст и охватывая таким контекстом соглашения участников при ее заключении и принятые ими документы, наряду с последующими соглашениями между ними относительно толкования или применения ее положений (подпункт "а" пункта 3 статьи 31 Венской конвенции), с практикой применения, которая устанавливает соглашение участников относительно ее толкования (подпункт "b" того же пункта), и с любыми соответствующими нормами международного права, применяемыми в отношениях между участниками (подпункт "c" того же пункта).

Участники европейской Конвенции не раз имели случай обсудить и точнее согласовать условия ограничения избирательных прав осужденных, но пока не договорились об этом, в отличие, например, от вопроса об отмене смертной казни, которую большинство из них отменило вхождением в Протокол N 6 к Конвенции с его оговорками на "военное время" и при "неизбежной угрозе войны". Но статья 3 Протокола N 1 неизменна с 1952 года, и единственная в ней оговорка с той поры не раздвигает, а сокращает конвенционную защиту и сводит ее к парламентским выборам, т.е. не охраняет избирательное право от нарушений в муниципальных, президентских и других избирательных кампаниях. Такое поведение государств-участников исключает общее согласие на распространительное толкование статьи 3 Протокола N 1. Тем меньше причин полагать, что все они считают себя одинаково связанными обязательствами "инклюзивности" (включенности, включения), которая представляет собой слишком широкое понятие, чтобы выводить из нее предсказуемые обязательства и судить о нарушениях.

Неясны обстоятельства, которые дали бы подобной "инклюзивности" общее признание или силу обязательной доктрины, которая влекла бы "коренное изменение в отношении обстоятельств, существовавших при заключении договора", вынуждая всех с нею соглашаться, а несогласных - выходить на основании пункта 1 статьи 62 Венской конвенции. В пункте 94 постановления по делу "Анчугов и Гладков против России" ЕСПЧ со ссылкой на дело "Матье-Моэн и Клерфейт против Бельгии" и дело "Херст против Соединенного Королевства" (N 2) обратил, во-первых, внимание на двадцать первый век, т.е. на обстоятельство времени, которое, однако, не оговорено в европейской Конвенции как юридически значимое (отменительное, отлагательное и т.п.) условие; к тому же время само по себе не влечет правовых последствий, пока это не следует из норм права или договоров. Во-вторых, к новому веку Суд приурочил "презумпцию демократического государства в пользу включения (инклюзивности)", которая предполагает решимость государств приобщать к демократии своих граждан. Но и эту презумпцию нельзя привязать к новым временам и видеть в ней "новый курс", которого не знало двадцатое столетие и который сам собою меняет прежние обязательства. В-третьих, ЕСПЧ объявил, что всеобщее избирательное право стало основополагающим принципом. Этот принцип, однако, в столь же основополагающем значении известен задолго до Конвенции и до вступления в нее Российской Федерации. С ним по-прежнему совместимы справедливые (недискриминационные) цензы (ограничения), состав которых относится, как сказано в пункте 95 постановления, к "способам организации и использования избирательных систем", притом что их "каждое государство само преобразует в свое видение демократии". Следовательно, в обстоятельствах исполнения европейской Конвенции не случилось столь значительных изменений, чтобы это определенно меняло и обязательства по сравнению с тем, как они были согласованы в прошлом веке.

Даже если бы большинство государств-участников договорились между собой о точных условиях "инклюзивности" заключенных, для другой их части это не стало бы обязательным - согласно статье 34 Венской конвенции "договор не создает обязательств или прав для третьего государства без его на то согласия". Прямое согласие и длительное единообразие в поведении одних государств также не вынуждает другие государства в этом участвовать, например, в порядке соблюдения обычая, пока он не станет общим. Еще меньше причин связывать европейские государства "инклюзивностью" ввиду их поведения, которое сделало бы их молчаливо согласившимися с договорными обязательствами в силу пункта "b" статьи 45 Венской конвенции. Во-первых, стороны европейской Конвенции не ведут себя вполне согласованно - в Европе нет ни консенсуса, ни стандарта в понимании статьи 3 Протокола N 1 применительно к ограничениям избирательного права лиц, осужденных к лишению свободы, что прямо следует из пунктов 42 - 47 постановления ЕСПЧ по делу "Анчугов и Гладков против России". Во-вторых, стороны вовсе не молчат, начиная с Соединенного Королевства, которое не согласно дать право голоса заключенным.

В этой области положение дел в Европе далеко от общих стандартов. Даже поражение в правах местами еще встречается в составе наказания за преступление, продолжая собой традицию гражданской казни, что Европейский Суд справедливости оставил без порицания во французском деле (С-650/13, "Дельвинь против коммуны Леспар-Медок и префекта Жиронды", постановление от 6 октября 2015 года). Лишение избирательных прав по решению суда напоминает deminutio capitis, гражданскую смерть и подобные им разжалования, где общий признак - индивидуальное отобрание прав по решению отдельно для каждого, кого лишают прав гражданского состояния. ЕСПЧ рекомендует это как стандарт в области избирательного права. Но даже если это стандарт, с ним вряд ли свободно бы согласились в России, где помнят старую гражданскую казнь в назидательных примерах вроде политического дела Чернышевского, а также поражение прав, прежде всего избирательных, в его советском исполнении, когда индивидуальное осуждение именем народа и государства обрекало отверженного на политическое одиночество и позор. В поражении избирательных прав отдельных лиц и теперь с вероятностью нашли бы признаки политического преследования несогласных. Индивидуальному лишению избирательного права в России сопутствуют плохие предчувствия неправды и гражданского унижения с пристрастным беззаконием. С ними трудно совместить стандарты электоральной "инклюзивности" и уладить консенсус на этой почве.

Стороны, однако, не договаривались о том, что ограничить избирательные права можно лишь специальным решением суда. Поэтому само по себе "безоговорочное лишение избирательного права любого лица, приговоренного к лишению свободы" не нарушает европейскую Конвенцию (и, кстати, статью 25 Пакта о гражданских и политических правах). Лишение свободы представляет собой наказание с обширными последствиями и касается сразу многих конвенционных прав и свобод. Так или иначе оно задевает свободу от пыток и рабства (статьи 3 и 4 Конвенции), поскольку даже "гуманное" заключение кто-то переживает как унижение, пытку и подневольное состояние (порабощение). Оно в любом случае задевает личную свободу и неприкосновенность, частную и семейную жизнь (статьи 5 и 8 Конвенции), свободу выражения мнений, право собраний и объединений (статьи 10 и 11 Конвенции), свободу передвижения (Протокол N 4), отделяет людей от собственности и образования (статьи 1 и 2 Протокола N 1). Оно переводит их из обычной обстановки равноправия в узаконенную и едва ли положительную дискриминацию (статья 14 Конвенции), мешает пользоваться свободами почти во всем их конвенционном каталоге, а также их защищать в справедливом судебном разбирательстве и другими средствами (статьи 6 и 13 Конвенции). Эти свободы не менее значительны, чем избирательное право, но европейский консенсус еще не дошел до того, чтобы, приговаривая к лишению свободы, суды назначали заключенным личное расписание ограничений по каждому из прав.

7. В пункте 52 постановления по делу "Анчугов и Гладков против России" ЕСПЧ ограничил свою "задачу" и обещал не входить в "оценку соответствия Конвенции применимых положений статьи 32 Конституции Российской Федерации in abstracto", а только выяснить "in concreto эффект данных положений в отношении прав заявителей". Этим намерениям нужно доверять - они не расходятся с юрисдикцией Суда, которому государства не поручали контролировать свое законодательство или общим образом управлять его изменениями, зато доверили решать, нарушены ли свободы жертв, чтобы не спорить с окончательными постановлениями по каждому из дел. Это условие особенно очевидно, если учесть значение законов в поддержании верховенства права и знать, что обычно конвенционные права нарушают не дефекты закона, а, по выражению ЕСПЧ, его "эффекты", обусловленные пристрастным пониманием, применением законов и прочими противоправными деяниями, в частности властей. Таким "эффектам" сопутствует обстановка применения закона, которая мешает защите свобод, если законодательство слишком подвижно, а высокие суды ставят под сомнение даже вполне приемлемые конституционные установления.

В постановлении по делу "Анчугов и Гладков против России" ЕСПЧ изложил, возможно, не все свои мотивы, которые мешали ему "принять аргументы властей России в отношении соразмерности рассматриваемого ограничения" избирательных прав (пункт 103). Он рассматривал дело in concreto, т.е. по фактам, и не исключено, что именно в них он открыл "диспропорцию" между лишением избирательного права и преступлениями жертв. В постановлении нет сведений о том, скольких жертв убили жертвы конвенционного нарушения, какими способами, в чем состояли квалифицирующие, отягчающие и смягчающие, обстоятельства.

Назначенную обоим смертную казнь Суд лишь отметил и не связал с нею тяжесть преступлений. Он мог так поступить, например, из уважения к праву на частную жизнь или же в память об убитых и, как знать, не сомневался ли он в самих приговорах? Поэтому неясно, считал ли Суд несправедливым ограничение избирательного права лиц, виновных в тяжких убийствах. Но если Суд не вошел в описания, это еще не доказывает, что он впал в общие рассуждения in abstracto, полагался лишь на них и отвлекся от решающих фактов дела вопреки своей задаче in concreto, которой связан по Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Участие в Конвенции обязывает предполагать обоснованность постановлений ЕСПЧ, и, если в деле "Анчугов и Гладков против России" Суд объявил нарушение, остается исходить из того, что "имело место нарушение" их конвенционного права. Частный этот случай, однако, при стольких неясностях не обязывает к большему. Установленное нарушение конвенционного права не предрешает вывода и о том, что права этих лиц нарушены в российском конституционном измерении, которое, при всей общности с конвенционными установлениями, несколько шире в объеме и предмете.

Понятно, что вывод о нарушении конвенционного права жертв в указанном деле одобряют не все, а кто-то прилагает понятие жертвы не к заявителям, а к людям, которых они убили, получив за это приговор к смертной казни, хотя и замененной впоследствии лишением свободы. "Теряя дело", сторона и ее сторонники за рамками процесса вряд ли довольны судебным решением, а если и одобряют его, то, может быть, неискренне. Было бы странно, если дело, начатое в конфликте, завершалось бы каждый раз общим согласием. "Грустная" нота в участи всякого правосудия обрекает его на то, что одна или обе стороны иногда не рады решению. Достаточно, однако, и того, что они решение признают. Предписательная же часть акта для того и нужна, чтобы суд ясно в ней объявил собственно решение и дело не осталось в исходе таким же спорным, как вначале. Что касается доводов и обоснований, на которые полагается суд, то "долг согласия" с ними трудно совместить, например, со свободой мысли и слова. Было бы несправедливо, наверное, каждого обязывать к единодушию во всем, что скажут суды, тем более что во мнениях часто расходятся сами судьи. Суд принимает решения не для того, чтобы всех убедить и обрадовать, а чтобы определить обязанности и права сторон в пределах случая, который ему достался. Тогда решение связывает их законной определенностью, которая смирит их даже в процессуальных потерях и разногласиях, пока они верны праву и правосудию.

8. В пункте 77 постановления по делу "Анчугов и Гладков против России" ЕСПЧ установил, что положение статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации "не реализовывалось посредством индивидуального правоприменительного акта, подлежащего обжалованию, которое, в свою очередь, могло бы привести к вынесению "окончательного решения". Следовательно, Суд сам отклонил формальные поводы оценивать конвенционность российской Конституции, исключая этим и материальные основания, по которым он мог бы предписать России конституционные изменения, имей Суд такое право. Иначе пришлось бы вообразить, будто ЕСПЧ не обеспечил свои выводы исследованием существенных обстоятельств, что ставило бы под сомнение презумпцию ответственного исполнения его высокого долга.

Данная презумпция во всяком случае исключает со стороны ЕСПЧ широкие обязывающие обобщения, которые предрешали бы пересмотр Конституции Российской Федерации. Общие оценки закона иногда можно встретить, например, в постановлении по делу "Захаров против России" от 4 декабря 2015 года (жалоба N 47143/06), где Большая Палата в самом существовании законодательства нашла вмешательство и нарушение прав заявителя по статье 8 Конвенции. Но в случае Анчугова и Гладкова не столько Суд, сколько конвенционные жертвы обличали "порок" российской Конституции и настаивали на ее пересмотре. Впрочем, они, видимо, упустили важные обстоятельства, которые относятся лично к ним и к другим заключенным. Между тем смертные приговоры обеих жертв остались без исполнения, потому что именно Конституция Российской Федерации, будучи принятой, предрешила отмену смертной казни в будущем (статья 20, часть 2), что впоследствии привело к установлению режима необратимого от нее отказа даже прежде, чем Россия решилась войти в Протокол N 6. Эта же Конституция обязывает к правовой государственности, уважению свобод человека и гражданина и к верности международному праву, тем самым позволяя России быть участницей Конвенции, а конвенционным жертвам обращаться в ЕСПЧ. И дело "Анчугов и Гладков против России" стало возможным лишь потому, что действует Конституция Российской Федерации, включая часть 3 ее статьи 46.

Такая Конституция досталась России в драматических обстоятельствах, возобновить которые нельзя, как и недопустимо их навязывать, чтобы страна снова, рискуя гражданским миром, пробовала установить или удержать конституционное свое достояние в неясной обстановке коренного пересмотра основ. Подобный пересмотр не имеет предрешенных последствий, и не обещано, кстати, что он ослабит ограничения избирательного права и не внесет в них больше строгости. Нельзя утверждать, что уцелеет и отказ от смертной казни, а право граждан на международное правосудие не потеснится в пользу суверенной власти государства. Не обещано и участие России в Конвенции, поскольку смена основ не исключает изменений, несовместимых с прежними конвенционными обязательствами.

Преимущества же "инклюзивности" не обойдутся без побочных последствий, которые во всей полноте трудно представить, но можно отчасти предположить. Так, если лишение свободы в колониях-поселениях формально заменить ограничением свободы, чтобы электорат пополнился полусвободными избирателями, то в таком наказании искалеченные жертвы неосторожных преступлений, близкие погибших и часть общества с вероятностью не найдут справедливого возмездия. Судам эти настроения небезразличны, что помешает им уверенно объявлять приговоры по неосторожным преступлениям с причинением смерти и тяжкого вреда здоровью. "Рефлексы" справедливости непроизвольно усилят в структуре вины значение объективной стороны, и не исключено, что там, где прежде суды вменяли неосторожность, обвинение найдет признаки умысла, чтобы тяжкие последствия преступления все же влекли лишение свободы, причем уже не в колонии-поселении. Одобрят ли будущие подсудимые Анчугова и Гладкова, если их почин внесет в уголовное преследование больше объективного вменения?

Доказывая выгоды электоральной "инклюзивности" в Конституционном Суде Российской Федерации, адвокат конвенционной жертвы уверял, что в местах лишения свободы голосование обеспечит поддержку правящей власти и оставит оппозицию без шансов. Если этому обещанию верить, то подобная предсказуемость разошлась бы с влиятельными европейскими, в том числе судейскими, представлениями о свободных и честных выборах.

9. В размышлениях ЕСПЧ о недопустимости широкого запрета избирательного права заключенных больше "попутно сказанного" (obiter dictum), нежели ratio decidendi - прямых оснований обязательности его решения. В прецедентном праве (case-law), которое упоминают Конвенция о защите прав человека и основных свобод (подпункт "b" пункта 1 статьи 28) и сам Суд (пункт 108 постановления по делу "Анчугов и Гладков против России"), принято различать два вида правовых суждений с разной степенью обязательности. "Попутно сказанное" пользуется уважением, но не сообщает о праве, обязательном для применения в деле и в предстоящих таких же делах. Стороны и сам Суд вряд ли согласны закрепощать себя на будущее каждым записанным словом и видеть в каждом из них неизменное право или бесспорный, твердый стандарт. Принципы и стилистика прецедента, на которые пробует опираться Суд, вовсе не то поощряют. Не поощряют они судью и в том, чтобы он открыто объявлял "от себя" правотворческие решения, например, с видом "общих мер". В стиле case-law (по принципу stare decisis) судья "следует решенному" и, не притязая на сотворение нового права, берет применимое правило (ratio decidendi) в уже состоявшихся решениях по делам, где фактические обстоятельства существенно совпадают с разбираемым случаем и тем самым позволяют опереться на такое правило, в отличие от попутно сказанных, отвлеченных и потому необязательных суждений.

Из case-law далеко не всегда можно извлечь общую обязанность, потому что это дробные положения, а сходные, в общем, судебные случаи так отличаются в существенных частных, что это нередко ставит под вопрос и применение прецедента, и его обязательность в конкретном случае. Так, решения ЕСПЧ по Херсту, даже если понимать их в духе case-law, не могут обязывать Россию больше, чем к уважению и вниманию ко всему, что сказал Суд, пока сама она не найдет в объявленном нечто для себя обязательное и пока ее не обяжут к чему-то определенному судебным решением по ее делу. Больше того, участники Конвенции, согласно пункту 1 ее статьи 46, обязаны исполнять решения Суда по любому делу, в котором они выступают сторонами, т.е. не по чужим делам. Стало быть, если в отношении Херста решено, что конвенционные права нарушило Соединенное Королевство, то объявлено, во-первых, британское, а не российское нарушение, а во-вторых, исполнение решенного лежит на Великобритании, а не на России.

В этом смысле "гибкие интерпретации" и "общие меры" в духе "инклюзивности" и "озабоченности" избирательными правами заключенных, которые Суд вменяет сторонам, заслуживают уважения, но не могут быть строго обязательными. Суд напомнил России долг "озабоченности" со ссылкой на дело "Скоппола против Италии" (N 3), где он оправдал "законоположения в Италии, определяющие обстоятельства, при которых лицо может быть лишено права избирать" тем, что эти положения "свидетельствуют об озабоченности законодателя соответствием применения меры конкретным обстоятельствам дела"; знаки озабоченности удовлетворили Суд, который посчитал, что с нею власти удержались в "пределах усмотрения, предоставленных им в этой сфере" (пункт 100 постановления по делу "Анчугов и Гладков против России"). В Конвенции, между тем, "пределы усмотрения" и обязательства "озабоченности" не установлены, а в изложении Суда они слишком широки, чтобы обязывать к чему-то определенному, как это полагалось бы из уважения к верховенству права. Но тем свободнее Суд может выявлять и одобрять признаки "озабоченности". Россия тоже могла бы искать одобрения, поскольку ее законодательство не позволяет, в отличие от Италии, присуждать пожизненное лишение избирательного права. Многое в этом смысле изложено в Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации.

Было бы нехорошо омрачать европейское правосудие подозрениями в том, что "озабоченность" Высоких Договаривающихся Сторон нужна ему как знак их покорности. ЕСПЧ сам, видимо, озабочен тем, что не нашел еще прочной опоры своим стандартам, не определил их формулу и вынужден исправлять кое-что из того, что казалось ему устоявшимся. Так, решение национального суда, которое он по делу Херста полагал непременным условием, позволяющим справедливо "отмерить" индивидуальное ограничение избирательных прав, в деле Скопполы Суд уже не посчитал обязательным и согласился с правом государства устанавливать ограничения общим законом. ЕСПЧ согласен даже с пожизненным лишением права голоса бывших осужденных, если какой-нибудь части заключенных это право оставят. Иначе говоря, Суд допускает смещение от обязательного к предпочтительному, от стандарта - к тенденции и допускает смягчения, о чем знают и в Минюсте России. Подвижность стандартов, которые лишь кажутся установленными и общими, не позволяет брать их в исполнение без отдельного о том решения по усмотрению государства-участника. Стороны, конечно, не вправе оставить суждения ЕСПЧ без внимания, но, уважая их, не обязаны отступать и от своих конституционных основ правовой государственности.

10. Правила пункта 1 статьи 32 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, которые отдают в ведение ЕСПЧ "все вопросы, касающиеся толкования и применения" ее положений, важно учитывать в общем контексте, имея в виду, что это право относится к рассмотрению межгосударственных дел (статья 33), об индивидуальных жалобах (статья 34), вопросов толкования постановлений Суда (пункт 3 статьи 46), вопросов о нарушении стороной обязанности исполнения постановления Суда (пункт 4 статьи 46) и вынесению консультативных заключений о толковании конвенционных положений (статья 47). Это определенно подчиняет право ЕСПЧ на интерпретацию Конвенции целям разрешения дела и спорных вопросов, т.е. не позволяет видеть в нем общую распорядительную компетенцию, хотя иногда ее находят в том, что Суд предписывает "меры общего характера". Но даже применительно к истолкованию Конвенции в консультативных заключениях пункт 2 ее статьи 47 запрещает "затрагивать вопросы, относящиеся к объему и содержанию прав или свобод [конвенционных]", и другие, которые Суду, "возможно, потребовалось бы затронуть при рассмотрении какого-либо обращения". Участники практически не обращаются к ЕСПЧ за общим истолкованием Конвенции. Все вместе это означает, что Конвенция и ее стороны не поручали Суду давать общие обязывающие указания - не оттого, что им не нужны общие решения, а потому, что для их разработки и принятия есть иные конвенционные учреждения и процедуры (Комитет Министров, Генеральный секретарь, согласование новых протоколов и т.п.).

ЕСПЧ, конечно, не обойтись без общих суждений, в которых он выражает свое понимание применяемого права и следуя которым ведет себя справедливо и предсказуемо. Стороны и предполагаемые жертвы также ждут этих суждений, чтобы понимать позиции Суда. Не случайно "меры общего характера" вошли в конвенционное пространство. Общие позиции, меры и просто суждения ЕСПЧ многое значат в признании и развитии права Конвенции, его укоренении в национальных системах. В России они содействуют уважению права на жизнь и частную жизнь, свободы собраний и шествий, права на судебную защиту, поощряют справедливость и ответственность в правосудии, гуманизм в пенитенциарной системе и многое другое.

Резолюцией от 12 мая 2004 года Комитет Министров Совета Европы, сам не принимая решения, предложил Суду определять в постановлениях "структурные проблемы", их источники, а с ними предписывать государству-ответчику те самые "меры общего характера". Это, однако, не означает общего их признания в качестве источника и формы конвенционных обязательств. Праву ЕСПЧ вменять обязательное исполнение "общих мер" до сих пор не хватает конвенционных оснований, без которых оно остается дискуссионным. Конвенция по-прежнему не упоминает его среди полномочий Суда, и это право нельзя считать установленным в силу консенсуса, в том числе молчаливого. Если стороны открыто не отвергают практику "пилотных постановлений" с предписанием "общих мер", то было бы преждевременно придавать этому знаку уважения и вежливости больше значения, чем он содержит. Во-вторых, в истолковании обязывающего смысла "общих мер" принимает участие не только Суд, но и стороны. Они же смотрят на дело не вполне единообразно и несколько иначе, чем ЕСПЧ. Предположение относительно общего согласия сторон по этому поводу вполне опровергает поведение, например, Великобритании по делам Херста: за пять лет после постановления 2005 года ЕСПЧ получил свыше 2500 сходных жалоб против Соединенного Королевства, однако общие его пожелания о системном исправлении британского права остаются без исполнения.

Определение "мер общего характера" описано в Регламенте Европейского Суда по правам человека, а именно в его правиле 61, которое Суд внес лишь 21 февраля 2011 года, т.е. через семь лет после вышеназванной Резолюции 2004 года, ожидая, наверное, что стороны вручат ему это право протоколом. Имея причины сомневаться в его конвенционных основаниях, Суд в итоге решил восполнить их недостаток статьями 24 и 25 Конвенции, которые признают за ним право на свой Регламент. Между тем и Регламент принят с подзаголовком "Правила процедуры", притом что процедура представляет собою все-таки порядок отправления, а не состав и содержание полномочий. В этом смысле и нужно понимать правило 61 Регламента, где описана процедура вынесения "пилотного" постановления по делу о жалобе, в котором Суд выявит структурную проблему или ненадлежащее функционирование государственной системы.

Суд, однако, выносит "пилотное" постановление "по фактам жалобы", а не по абстрактным оценкам и по ним "определяет вид мер общего характера, которые сторона должна принять в силу резолютивной части постановления" в сроки, которые он также может установить в той же части решения (пункты 1, 3 и 4 правила 61 Регламента). Замечая, что меры касаются лишь стороны по делу, нужно, кроме того, учесть, что Регламент относит их именно к резолютивной части постановления и, следовательно, сказанное Судом в других его частях, как бы строго ни звучало, формально не определяет обязанностей стороны. Впрочем, и в резолютивной части "пилотного" постановления обязательность исполнения "общих мер" можно предполагать без уверенности. Даже последствия их неисполнения пункт 8 правила 61 Регламента предусматривает специальные, в отличие от неисполнения "обычных" постановлений: "в случае неисполнения ответчиком положений резолютивной части Суд может возобновить рассмотрение жалоб, изучение которых было приостановлено". Само понятие "пилотный" хотя и принадлежит к неологизмам, однако уже имеет условленный смысл - оно относится к методам, проектам, программам, подразумевая в них нечто пробное, экспериментальное, предварительное, выборочное и ограниченное в масштабах и (или) во времени, обусловленное целями изучения либо испытания. Смысловая эта оболочка сближает предписание "общих мер" с настоятельной рекомендацией.

Разумеется, это не снимает с России обязанности уважительно изучить и принять во внимание все, что посчитал полезным, перспективным и обязательным Европейский Суд по правам человека, причем не только по российским, но и по чужим делам. Сторона Конвенции о защите прав человека и основных свобод вправе взять на себя опережающее исполнение, связать себя "общими мерами", заключив по Суду мировое соглашение, как это предусмотрено пунктом 7 правила 61 Регламента ЕСПЧ. Тем не менее обязанность уважать несколько отличается от обязанности исполнить предписанное. А когда предписания нет, то нет и обязанности его исполнить. Поэтому запрос Министерства юстиции Российской Федерации о конституционности мер, предложенных ЕСПЧ по делу "Анчугов и Гладков против России", недопустим и его в лучшем случае нужно считать преждевременным.

Указанным Постановлением Конституционного Суда Российской Федерации было признано невозможным исполнение в соответствии с Конституцией Российской Федерации, ее статьями 3 (части 1 - 3), 15 (части 1 и 4), 32 (части 1 и 2), 46 (часть 3) и 79, постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России" (жалобы N 11157/04 и N 15162/05), принятого на основании положений статьи 3 "Право на свободные выборы" Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод в их истолковании Европейским Судом по правам человека, в части мер общего характера, предполагающих внесение изменений в российское законодательство (и тем самым изменение основанной на нем судебной практики), которые позволяли бы ограничивать в избирательных правах не всех осужденных, отбывающих наказание в местах лишения свободы по приговору суда, поскольку предписание статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, обладающей верховенством и высшей юридической силой в российской правовой системе, со всей определенностью означает императивный запрет, согласно которому не имеют избирательных прав без каких бы то ни было изъятий все осужденные, отбывающие наказание в местах лишения свободы, определенных уголовным законом (пункт 1).

В отличие от указанной правовой позиции Конституционного Суда Российской Федерации полагаю возможным исполнение постановления Европейского Суда по правам человека в части мер общего характера по следующим основаниям.

1. В своем постановлении Европейский Суд по правам человека сформулировал следующие меры общего характера при решении вопроса о праве на голосование осужденных, отбывающих наказание в местах лишения свободы, подчеркнув, что в данном деле государство-ответчик может применять различные подходы, рассмотреть все возможные пути в этом отношении и принять решение о том, может ли быть достигнуто соблюдение статьи 3 Протокола N 1 посредством каких-либо форм политического процесса или путем гармоничного толкования Конституции Российской Федерации компетентными органами, в первую очередь Конституционным Судом Российской Федерации, в свете положений Конвенции таким образом, чтобы скоординировать их действие и избежать каких-либо коллизий между ними, и тем самым принять решение о совместимости действующих мер с положениями Конвенции.

2. Не вызывает сомнения изложенный в Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации тезис, что предписания статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, обладающей верховенством и высшей юридической силой в российской правовой системе, со всей определенностью означают императивный запрет, согласно которому не имеют избирательных прав без каких бы то ни было изъятий все осужденные, отбывающие наказание в местах лишения свободы, определенных уголовным законом.

На первый взгляд может показаться, что вопрос исчерпан и какие-либо иные рассуждения в свете указанного императива излишни. Однако из приведенного текста усматривается, что Конституция Российской Федерации не находится в "гордом одиночестве" в правовом поле России и действует непосредственно в правовой системе, в которой, в частности, действует и уголовное право, на основании положений которого осужденные по приговору суда отбывают наказание в местах лишения свободы.

В связи с этим Европейский Суд по правам человека справедливо указывает, что статья 1 Конвенции требует, чтобы Высокие Договаривающиеся Стороны "обеспечивали каждому, находящемуся под юрисдикцией, права и свободы, определенные в разделе I настоящей Конвенции". Данное положение распространяется на все соответствующие нормы и меры и не ограждает какую-либо часть "юрисдикции" государств-участников от проверки на предмет соответствия положениям Конвенции (см. постановления Большой Палаты по делам "Босфорус Хава Йоллари Туризм ве Тиджарет Аноним Ширкети против Ирландии" (Bosphorus Hava Yollari Turizm ve Ticaret Anonim Sirketi v Ireland), N 45036/98, пункт 153, ECHR 2005 VI; "Нада против Швейцарии" (Nada v. Swetzerland), N 10593/08, пункт 168, ECHR 2012; постановление Европейского Суда по делу "Аль-Саадон и Муфди против Соединенного Королевства" (Al-Saadoon and Mufdhi v. The United Kingdom), N 61498/08, пункт 128, ECHR 2010 (выдержки).

Поэтому государства - участники Конвенции призваны продемонстрировать соответствие требованиям Конвенции в отношении своей "юрисдикции" в целом, принимая во внимание, что зачастую она осуществляется в первую очередь на основе Конституции (см. постановление Европейского Суда по делу "Объединенная коммунистическая партия Турции и другие против Турции" (United Communist Party of Turkey and Others v. Turkey), 30 января 1998 года, пункт 29 (сборник постановлений и решений Европейского Суда, 1998 год).

Отсюда следует, в частности, что, ни в коей мере не умаляя самость конституционного положения, его самоидентичность, непосредственное содержание, вкладываемое в терминологический ряд "граждане, содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда", определяется отраслевым законодательством - уголовным и уголовно-процессуальным.

3. Закрепляя отстранение граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, от осуществления права избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления, Конституция Российской Федерации не устанавливает порядок применения этой ограничительной меры. В соответствии с ее статьями 15 (части 1 и 2), 71 (пункты "а", "в", "о") и 76 (часть 1) решение всех вопросов, связанных нормативными правилами ее практической реализации, входит в круг полномочий федерального законодателя, а потому всеобъемлющее представление об основаниях, условиях и последствиях предусмотренного частью 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации электорального запрета невозможно без учета положений уголовного, уголовно-процессуального и иных отраслевых законодательств.

Согласно статье 56 УК Российской Федерации лишение свободы заключается в изоляции осужденного от общества путем направления его в колонию-поселение, помещения в воспитательную колонию общего, строгого или особого режима либо в тюрьму (часть первая); лишение свободы устанавливается на срок от двух месяцев до двадцати лет (часть вторая); в случае частичного или полного сложения сроков лишения свободы при назначении наказаний по совокупности преступлений максимальный срок лишения свободы не может быть более двадцати пяти лет, по совокупности приговоров - более тридцати лет (часть четвертая). Статья 57 этого же Кодекса предусматривает, что за совершение особо тяжких преступлений, посягающих на жизнь, а также за совершение особо тяжких преступлений против общественной безопасности может устанавливаться пожизненное лишение свободы (часть первая); пожизненное лишение свободы не назначается женщинам, а также лицам, совершившим преступление в возрасте до восемнадцати лет, и мужчинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора шестидесятипятилетнего возраста (часть вторая).

Это означает, что по своему правоприменительному эффекту содержащееся в части 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации ограничение активного избирательного права охватывает собой лиц, реально отбывающих по приговору суда наказания, предусмотренные статьями 56 и 57 УК Российской Федерации, и не затрагивает тех, кто претерпевает иные осуществляемые на основании судебных решений виды лишения свободы (административный арест, заключение под стражу, ограничение свободы, содержание в дисциплинарной воинской части и т.п.), не создает препятствий для участия в выборах в качестве избирателей большей части граждан, лишенных свободы в судебном порядке. Если же в дополнение к этому напомнить, что в срок отбывания наказания в виде лишения свободы засчитывается срок содержания под стражей (часть 3 статьи 72 УК Российской Федерации), который может составлять от двух месяцев до нескольких лет, а в случае применения домашнего ареста - срок домашнего ареста (часть десятая статьи 109 УПК Российской Федерации), а также учесть институт освобождения от наказания (глава 12 УК Российской Федерации), становится очевидным, что установленное частью 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации ограничение не влечет за собой отстранения от голосования на выборах всех, кто в судебном порядке подвергнут лишению свободы, подпадающему по своим существенным характеристикам под действие статьи 22 (часть 2) Конституции Российской Федерации и статьи 5 (пункт 1) Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Отсюда следует, что статья 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации однозначно фиксирует, какие категории граждан не вправе избирать или быть избранными, тем не менее состав этих категорий в любом случае в окончательном виде определяется федеральным законодателем, поскольку именно он на основании конституционных положений устанавливает, что из себя представляет лишение свободы (imprisonment) как специальный вид уголовного наказания, выражающегося в содержании осужденного в специальных местах лишения свободы, - в отличие от других разновидностей законного лишения свободы в широком смысле (deprivation of liberty by law - статья 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод).

Таким образом, наполнение конкретным содержанием установленного частью 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации запрета осуществляется федеральным законодателем. Поэтому - притом что установление в рамках действующего конституционного регулирования механизма полноценной и всеохватывающей дифференциации применения ограничения активного избирательного права лиц, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, не представляется возможным - не исключено рассмотрение законодателем путей частичной дифференциации этого ограничения в рамках развития и интерпретации понятий "лишение свободы", "место лишения свободы" и "содержание" в такого рода местах "по приговору суда".

4. Как предписано частью второй статьи 15 УК Российской Федерации, преступлениями небольшой тяжести признаются умышленные и неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное этим Кодексом, не превышает трех лет лишения свободы. Исходя из этого преступления небольшой тяжести как таковые можно считать выведенными за пределы категорий "серьезных преступлений" (serious offences) согласно международно-правовым стандартам. Напомним, что сам Европейский Суд по правам человека в делах "Скоппола (Scoppola) против Италии" и "Анчугов и Гладков против России" фактически признал, что преступления, наказываемые лишением свободы на срок три года и более, считаются заслуживающими особенно сурового наказания, а лишение лиц, совершивших тяжкие преступления, права голоса Суд посчитал не нарушающим критерий соразмерности.

В части первой статьи 56 УК Российской Федерации установлено, что наказание в виде лишения свободы может быть назначено судом осужденному, совершившему впервые преступление небольшой тяжести, только при наличии отягчающих обстоятельств, предусмотренных статьей 63 этого Кодекса, за исключением преступлений, предусмотренных частью первой статьи 228, статьями 231 и 233 данного Кодекса, или только если соответствующей статьей Особенной части этого Кодекса лишение свободы предусмотрено как единственный вид наказания.

Таким образом, согласно российскому уголовному закону возможность применения лишения свободы к лицам, впервые совершившим преступления небольшой тяжести, при отсутствии отягчающих обстоятельств практически полностью исключена, а значит, не допускается и ограничение их избирательных прав.

Как следует из изложенного, адекватное конституционно-правовое толкование статьи 32 Конституции Российской Федерации во взаимосвязи с положениями уголовного закона, в том числе со статьями 15, 56 и 57 УК Российской Федерации, позволяет избежать коллизий, касающихся ограничений избирательного права, и в связи с этим возможно исполнение мер общего характера, указанных Европейским Судом по правам человека по данному делу, в соответствии с Конституцией Российской Федерации и тем самым достижение совместимости принимаемых мер с положениями Конвенции.

В заключение хотелось бы сказать следующее. Время от времени с той или иной периодичностью возникают определенные проблемы, связанные с исполнением решений Европейского Суда по правам человека государством-ответчиком. В связи с этим, на мой взгляд, следует иметь в виду мудрые по своему содержанию основные правовые позиции Федерального конституционного суда ФРГ, сформулированные в решении второго сената от 14 октября 2004 года (дело Гергюлю: решение от 14 октября 2004 года - N 2 BvR 1481/04): "гарантии Конвенции оказывают влияние на толкование основных прав и принципов правового государства, закрепленных в Основном законе. Текст Конвенции и судебная практика Европейского Суда по правам человека служат на уровне конституционного права в качестве вспомогательной системы толкования при определении содержания и сферы действия основных прав и принципов правового государства, закрепленных в Основном законе, поскольку это не ведет к нежелательному, с точки зрения самой Конвенции (ср. ст. 53 ЕКПЧ), ограничению или умалению гарантий защиты основных прав, закрепленных в Основном законе (ср. BVerfGE 74; определение третьей палаты второго сената Федерального конституционного суда ФРГ от 20 декабря 2000 года). Такое конституционно-правовое значение международно-правового договора, направленного на обеспечение региональных гарантий защиты прав человека, является выражением приверженности Основного закона международному праву. Основной закон поощряет осуществление государственного суверенитета в рамках международного договорного права, а также международное сотрудничество и уважение общих правил международного права. Исходя из этого Основной закон следует интерпретировать, по возможности, таким образом, чтобы не возникал конфликт с международно-правовыми обязательствами ФРГ. Основной закон в программном ключе ориентирует немецкую публичную власть на международное сотрудничество (статья 24) и на европейскую интеграцию (статья 23)".

Как говорится, имеющий уши да услышит <1>.

--------------------------------

<1> Евангелие от Матфея (гл. 11, ст. 15).

1. В своем запросе, направленном в Конституционный Суд Российской Федерации в январе 2016 года в порядке статей 104.1 и 104.2 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", Министерство юстиции Российской Федерации просит признать невозможным исполнение постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против Российской Федерации" (жалобы N 11157/04 и N 15162/05) в соответствии с Конституцией Российской Федерации.

По мнению заявителя, основанием для направления запроса является заключение Центральной избирательной комиссии Российской Федерации от 20 января 2015 года о невозможности исполнения указанного постановления Европейского Суда по правам человека в связи с тем, что оно основывается на положениях Конвенции о защите прав человека и основных свобод (статья 3 Протокола N 1) в истолковании, расходящемся с Конституцией Российской Федерации, ее статьей 32 (часть 3), согласно которой не имеют права избирать и быть избранными граждане, признанные судом недееспособными, а также содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда.

Центральная избирательная комиссия Российской Федерации в 2015 году сама обращалась в Конституционный Суд Российской Федерации с запросом по тому же поводу. Но в принятии данного запроса ей было отказано как ненадлежащему заявителю (Определение от 6 октября 2015 года N 2055-О).

Министерство юстиции Российской Федерации в своем запросе указывает, что толкование положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод, содержащееся в указанном постановлении Европейского Суда по правам человека, противоречит положению части 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации, а потому его исполнение будет означать нарушение положений Конституции Российской Федерации.

В своем постановлении от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против Российской Федерации" Европейский Суд по правам человека пришел к выводу, что Российская Федерация "не смогла обеспечить право заявителей на голосование, гарантированное статьей 3 Протокола N 1 Конвенции", поскольку часть 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации и основанное на ней избирательное законодательство и судебная практика лишают избирательных прав не только тех осужденных, которые отбывают длительное наказание в тюрьме за тяжкие и особо тяжкие преступления (к числу которых относятся и заявители), но и всех остальных, в том числе тех, кому назначены минимальные сроки (от двух месяцев) лишения свободы.

Из данного постановления следует, что Европейский Суд по правам человека не требует от Российской Федерации наделить избирательными правами всех граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, включая тех, кто был осужден к пожизненному лишению свободы, а, ссылаясь на дело "Скоппола против Италии", предлагает внести в законодательство о выборах такие изменения, которые позволили бы отказаться от общего, автоматического и неизбирательного лишения избирательных прав, предоставив их тем осужденным, которые отбывают наказание в виде лишения свободы за незначительные преступления.

Но Министерство юстиции Российской Федерации, ссылаясь на заключение Центральной избирательной комиссии Российской Федерации, полагает, что запрет, установленный частью 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации, является абсолютным и исключающим любое его истолкование в пользу расширения защиты избирательных прав граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда.

Действительно, вопрос, поставленный в данном обращении, является весьма непростым. Он вызвал дискуссии в отечественной и зарубежной юридической литературе. На его сложность обратил внимание и Европейский Суд по правам человека в указанном постановлении и затем Конституционный Суд Российской Федерации в Постановлении от 14 июля 2015 года N 21-П по делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней", пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона "О международных договорах Российской Федерации", частей первой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы. В частности, Конституционный Суд Российской Федерации указал, что постановление Европейского Суда по правам человека по делу "Анчугов и Гладков против Российской Федерации" служит характерным примером наиболее очевидного расхождения с положениями Конституции Российской Федерации.

Вместе с тем следует отметить, что в деле по запросу группы депутатов Конституционный Суд Российской Федерации не рассматривал вопрос о возможности исполнения данного решения Европейского Суда по правам человека.

Содержащееся в приведенном Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации утверждение о том, что указанное постановление Европейского Суда по правам человека прямо противоречит статье 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, а согласие Российской Федерации на исполнение такого постановления означало бы нарушение ею статей 15 (часть 1), 32 (часть 3) и 79 Конституции Российской Федерации, не может рассматриваться как правовая позиция Конституционного Суда Российской Федерации, имеющая преюдициальный характер в данном деле, поскольку ни вопрос о соответствии постановления Европейского Суда по правам человека Конституции Российской Федерации, ни тем более вопрос о возможности исполнения того же постановления не являлись предметом рассмотрения по тому делу.

Таким образом, предметом рассмотрения по данному делу является разрешение вопроса о возможности исполнения Российской Федерацией постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против Российской Федерации".

2. Согласно Конституции Российской Федерации высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум и свободные выборы; граждане Российской Федерации имеют право участвовать в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих представителей, право избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления, а также участвовать в референдуме (статья 32, части 1 и 2).

Приведенные конституционные положения соотносятся с пунктом "b" статьи 25 Международного пакта о гражданских и политических правах, в силу которого каждый гражданин должен иметь без какой-либо дискриминации и без необоснованных ограничений право и возможность голосовать и быть избранным на подлинных периодических выборах, проводимых на основе всеобщего и равного избирательного права при тайном голосовании и обеспечивающих свободное волеизъявление избирателей, и статьей 3 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, которая, провозглашая право на свободные выборы, предусматривает обязанность государства проводить их с разумной периодичностью путем тайного голосования в условиях, обеспечивающих свободное волеизъявление народа при выборе органов законодательной власти.

Право избирать (активное избирательное право) и быть избранным (пассивное избирательное право) в органы государственной власти и органы местного самоуправления является элементом конституционного статуса гражданина. Конституционной природой избирательных прав гарантируется их всеобщий и равный характер и предопределяется обязанность государства в лице федерального законодателя создавать условия, которые обеспечивали бы адекватное выражение воли народа, всех граждан России.

Вместе с тем, как неоднократно указывал Конституционный Суд Российской Федерации, права граждан избирать и быть избранными посредством свободных выборов в органы государственной власти и органы местного самоуправления на основе всеобщего и равного избирательного права, гарантированные статьями 3 и 32 Конституции Российской Федерации, не являются абсолютными. Первое и основное ограничение избирательных прав установлено в самой статье 3.2 Конституции. В соответствии с ее частью 3 "не имеют права избирать и быть избранными граждане, признанные судом недееспособными, а также содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда". Однако, как следует из Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 10 октября 2013 года N 20-П по делу о проверке конституционности подпункта "а" пункта 32 статьи 4 Федерального закона "Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации", части первой статьи 10 и части шестой статьи 86 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Г.Б. Егорова, А.Л. Казакова, И.Ю. Кравцова, А.В. Куприянова, А.С. Латыпова и В.Ю. Синькова, это исключение из принципа всеобщности избирательных прав граждан тоже нельзя считать единственным и абсолютным: ограничение избирательных прав, установленное в части 3 статьи 32, в свою очередь, может быть дополнено и подвергнуто определенным изменениям при соблюдении вытекающих из Конституции Российской Федерации и указанных в правовых позициях Конституционного Суда Российской Федерации критериев. К таким критериям Конституционный Суд Российской Федерации относит: осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц (статья 17, часть 3); все равны перед законом и судом (статья 19, часть 1); государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств; запрещаются любые формы ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности (статья 19, часть 2); в Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина (статья 55, часть 2); права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (статья 55, часть 3). В силу указанных требований Конституции Российской Федерации такие ограничения не должны искажать основное содержание данного конституционного права и посягать на само его существо; иное ведет к его умалению и отмене (постановления от 30 октября 2003 года N 15-П, от 16 июня 2006 года N 7-П, от 22 июня 2010 года N 14-П и др.).

Исходя из того что избирательное право граждан не может быть признано абсолютным в демократическом государстве, Конституционный Суд Российской Федерации признал соответствующими Конституции Российской Федерации те законодательные акты, которые, выходя за рамки части 3 ее статьи 32, сужали круг избираемых и избирателей. Как было отмечено в Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации от 10 октября 2013 года N 20-П, хотя непосредственно в Конституции Российской Федерации установлено, что не имеют права избирать и быть избранными только граждане, признанные судом недееспособными, а также содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда, однако это - в контексте положений статей 3 и 32 (части 1 и 2) Конституции Российской Федерации во взаимосвязи с закрепленными в других ее статьях критериями возможных ограничений прав и свобод человека и гражданина федеральным законом (статья 17, часть 3; статья 19, части 1 и 2; статья 55, части 2 и 3) - не дает оснований к истолкованию, исключающему возможность ограничения пассивного избирательного права федеральным законом в отношении определенных категорий лиц, отбывших наказание в виде лишения свободы (Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 1 июня 2010 года N 757-О-О). В системе конституционных прав и свобод ограничение избирательных прав применительно к перечисленным в статье 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации категориям граждан представляет собой специальный запрет, который ввиду его особой значимости выделен конституционным законодателем как отдельный случай непосредственно в тексте Конституции. Но другие ограничения избирательных прав этим запретом не исключаются. Иное, по мнению Конституционного Суда Российской Федерации, означало бы, что после отбытия срока наказания в местах лишения свободы даже за особо тяжкие преступления против личности, общественной безопасности, здоровья населения, основ конституционного строя и безопасности государства, против государственной власти, против мира и безопасности человечества право быть избранным, равно как и право занимать выборные публичные должности не могли бы быть ограничены, что несовместимо с обязанностью демократического государства, основанного на принципах верховенства права, обеспечивать защиту прав и свобод человека и гражданина и других конституционно значимых ценностей, ставших объектом преступного посягательства.

Следуя этой логике, Конституционный Суд Российской Федерации не мог не признать, что само по себе законодательное ограничение избирательных прав граждан, ранее судимых за отдельные тяжкие и особо тяжкие преступления, отбывших наказание и даже не имеющих судимости, хотя это непосредственно не предусмотрено в статье 32, не противоречит Конституции Российской Федерации.

Таким образом, Конституционный Суд Российской Федерации не исключает возможность распространительного толкования положений части 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации. Но если такое толкование допустимо для тех случаев, когда законодатель ограничивает избирательные права граждан, то из смысла статей 1, 2, 3, 17, 18, 32 (части 1 и 2) и 55 Конституции Российской Федерации следует, что тем более это возможно в тех случаях, когда речь идет о расширении таких прав.

Примером расширения избирательных прав, примененного федеральным законодателем, правда, не связанного с частью 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации, является положение пункта 10 статьи 4 Федерального закона "Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации". Как следует из части 2 статьи 32 Конституции, только граждане Российской Федерации имеют право избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления, а также участвовать в референдуме. Но данным законоположением предусматривается, что "на основании международных договоров Российской Федерации и в порядке, установленном законом, иностранные граждане, постоянно проживающие на территории соответствующего муниципального образования, имеют право избирать и быть избранными в органы местного самоуправления, участвовать в иных избирательных действиях на указанных выборах, а также участвовать в местном референдуме на тех же условиях, что и граждане Российской Федерации". Аналогичная норма содержится в статье 3 Федерального закона от 6 октября 2003 года N 131-ФЗ "Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации". Однако следует отметить, что в международных договорах, заключенных Российской Федерацией, такое право подтверждается крайне редко и не достаточно определенно. Но на практике граждане Белоруссии, Киргизии и Туркменистана в некоторых регионах России допускались к участию в отдельных выборах в органы местного самоуправления <1>.

--------------------------------

<1> Http://maxpark.com/community/1039/content/2118402.

Следовательно, в случае если бы федеральный законодатель, предоставив части граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, активное или пассивное избирательное право, сузил бы ограничение избирательных прав, установленное частью 3 статьи 32 Конституции Российской Федерации, то такое правовое регулирование не могло бы быть признано нарушающим Конституцию Российской Федерации.

Как справедливо отмечено в заключении Института права и публичной политики по данному делу, предусмотренный статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации запрет представляет собой максимально, а не минимально допустимую меру ограничения избирательных прав граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, которую вправе установить федеральный законодатель. Но данная норма вовсе не обязывает автоматически лишать всю эту категорию граждан избирательных прав. По смыслу данной нормы в системной связи с другими положениями Конституции, законодатель имеет возможность наделить избирательными правами значительную или, по крайней мере, незначительную часть этой категории граждан.

Но в том случае, когда необходимость ограничить запрет на участие в выборах вытекает из международно-правовых обязательств Российской Федерации, федеральный законодатель не только может, но и должен воспользоваться своим правом на понижение допустимой статьей 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации максимальной меры ограничения избирательных прав граждан для исполнения нормы Конвенции в ее истолковании, которое дано в постановлении Европейского Суда по правам человека по делу "Анчугов и Гладков против Российской Федерации".

3. Как отметил Конституционный Суд Российской Федерации в своем Постановлении от 14 июля 2015 года N 21-П, поскольку Конвенция о защите прав человека и основных свобод как международный договор Российской Федерации является составной частью ее правовой системы, государство обязано исполнять вынесенное на основании положений Конвенции постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе против России в отношении участвующих в деле лиц и в рамках конкретного предмета спора. При этом реализация предусматриваемых постановлением Европейского Суда по правам человека мер как индивидуального (individual), так и общего (general) характера должна осуществляться в соответствии со статьей 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации также на началах признания такого постановления составной частью российской правовой системы.

Будучи связанной требованием соблюдать вступивший в силу международный договор, каковым является Конвенция о защите прав человека и основных свобод, Российская Федерация тем не менее обязана обеспечивать в рамках своей правовой системы верховенство Конституции Российской Федерации, что вынуждает ее в случае возникновения каких-либо коллизий в этой сфере - притом что Конституция Российской Федерации и Конвенция о защите прав человека и основных свобод основаны на одних и тех же базовых ценностях защиты прав и свобод человека и гражданина - отдавать предпочтение требованиям Конституции Российской Федерации и тем самым не следовать буквально постановлению Европейского Суда по правам человека только в том случае, если Конституция Российской Федерации (в том числе в ее истолковании Конституционным Судом Российской Федерации) более полно по сравнению с соответствующими положениями Конвенции в их истолковании Европейским Судом по правам человека обеспечивает защиту прав и свобод человека и гражданина, в том числе в балансе с правами и свободами иных лиц (статья 17, часть 3, Конституции Российской Федерации).

Следовательно, в том случае, если Конституция Российской Федерации (в том числе в ее истолковании Конституционным Судом Российской Федерации) менее полно по сравнению с соответствующими положениями Конвенции в их истолковании Европейским Судом по правам человека обеспечивает защиту прав и свобод человека и гражданина, в том числе в балансе с правами и свободами иных лиц (статья 17, часть 3, Конституции Российской Федерации), Российская Федерация должна отдавать предпочтение требованиям Конвенции и тем самым следовать буквально постановлению Европейского Суда по правам человека.

То, что в данном случае Конвенция в ее истолковании Европейским Судом по правам человека более полно обеспечивает защиту избирательных прав граждан, в том числе в балансе с правами и свободами иных лиц (статья 17, часть 3, Конституции Российской Федерации), сомнений не вызывает.

В порядке реализации конституционных установлений Российская Федерация ратифицировала Конвенцию о защите прав человека и основных свобод и тем самым признала ее составной частью своей правовой системы, а юрисдикцию Европейского Суда по правам человека в силу статьи 46 Конвенции ipso facto и без специального соглашения - обязательной по вопросам толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней в случаях их предполагаемого нарушения Российской Федерацией (согласно пункту 1 данной статьи Конвенции в редакции Протокола от 13 мая 2004 года N 14 Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются исполнять окончательные постановления Суда по делам, в которых они являются сторонами).

Российская Федерация, как и другие участники Конвенции, обязана исполнять вынесенное на основании положений Конвенции постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе против нее в отношении участвующих в деле лиц и в рамках конкретного предмета спора даже в тех случаях, когда, по ее мнению, истолкование отдельных положений Конвенции, данное Европейским Судом по правам человека, расходится с их смыслом, из которого исходила Российская Федерация и другие высокие договаривающиеся стороны при подписании и ратификации Конвенции. При этом реализация предусматриваемых постановлением Европейского Суда по правам человека мер как индивидуального, так и общего характера должна осуществляться в соответствии со статьями 15 (часть 4) и 46 (часть 3) Конституции Российской Федерации.

Международно-правовое обязательство Российской Федерации по использованию дифференцированного и соразмерного подхода к лишению избирательного права лиц, отбывающих наказание в местах лишения свободы, вытекает не только из Конвенции, но и из других международных договоров, участником которых она является.

В частности, раскрывая содержание пункта "b" статьи 25 Международного пакта о гражданских и политических правах, согласно которому каждый гражданин должен иметь без какой бы то ни было дискриминации и без необоснованных ограничений право и возможность голосовать и быть избранным на подлинных периодических выборах, Комитет по правам человека в Замечаниях общего порядка N 25 от 12 июля 1996 года <1> отметил, что если национальное законодательство предусматривает лишение граждан активного избирательного права, то, во-первых, основания для такого ограничения должны быть объективными и разумными; во-вторых, если основанием для временного лишения права голоса является осуждение в связи с совершенным преступлением, то срок, на который действие этого права приостановлено, должен быть соразмерным тяжести преступления и вынесенному приговору. Следуя данной логике, Комитет по правам человека в своих Соображениях от 21 марта 2011 года N 1410/2005 по делу "Евдокимов и Резанов против Российской Федерации" (CCPR/С/101/D/1410/2005, 9 мая 2011 года) установил нарушение Российской Федерацией статьи 25 Пакта как в отдельности, так и во взаимосвязи с пунктом 3 статьи 2 Пакта, поскольку государство-участник, чье законодательство предусматривает безоговорочное лишение избирательного права любого лица, приговоренного к тюремному заключению на определенный срок, не привело никаких аргументов в обоснование того, каким образом установленные в данном конкретном случае ограничения отвечают предусмотренному Пактом критерию обоснованности.

--------------------------------

<1> UN Human Rights Committee. CCPR General Comment No. 25: Article 25 (Participation in Public Affairs and the Right to Vote), The Right to Participate in Public Affairs, Voting Rights and the Right of Equal Access to Public Sendee. 12 July 1996. CCPR/C/2l/Rev.1/Add.7. URL: http://www.refworld.org/docid/453883fc22.html.

Кроме того, ряд иных документов в области международной защиты прав человека свидетельствует о тенденции к отказу от абсолютного запрета на участие в выборах лиц, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда. Кодекс добросовестной практики в сфере избирательного права, принятый Европейской комиссией за демократию через право (Венецианская комиссия) в 2002 году <1>, предусматривает, в частности, следующие критерии правомерного лишения права избирать и быть избранным: во-первых, лишение избирательных прав должно быть основано на состоянии дееспособности лица или осуждении лица за совершение тяжкого преступления; во-вторых, лицо может быть лишено политических прав только по прямому указанию на это в приговоре; в-третьих, должен соблюдаться принцип пропорциональности, причем условия лишения лица его права выдвигать свою кандидатуру на выборах могут быть менее строгими, чем условия лишения этого лица активного избирательного права. В Рекомендации Парламентской Ассамблеи Совета Европы N 1714 (2005) "Об устранении ограничений избирательных прав" содержится обращенный к государствам - членам Совета Европы призыв пересмотреть имеющиеся в их национальных законодательствах ограничения избирательных прав заключенных в целях отмены таких ограничений, которые более не являются необходимыми и соразмерными с точки зрения достижения правомерной цели <2>. Кроме того, как указывается в документе, современный подход к лишению активного избирательного права осужденных заключается в том, что данная мера может применяться лишь за совершение преступлений против демократических ценностей (в частности, фальсификация результатов выборов, незаконное давление на избирателей и кандидатов, участие в террористической деятельности и др.) (пункт 8).

--------------------------------

<1> Code of Good Practice in Electoral Matters. Adopted by the European Commission For Democracy Through Law at its 52nd session (Venice, 18 - 19 October 2002). URL: http://www.venice.coe.int/ webforms/documents/default.aspx?pdffile=CDL-AD(2002)023rev-e.

<2> Parliamentary Assembly of the Council of Europe. Resolution 1459 (2005). On abolition of restrictions on the right to vote. URL: http://assembly.coe.int/nw/xml/XRef/Xref-XML2HTML-en.asp?fileid=17364&lang=en.

Таким образом, в соответствии с Конституцией Российской Федерации исполнение постановления Европейского Суда по правам человека по делу "Анчугов и Гладков против Российской Федерации" является возможным и необходимым, поскольку статья 32 Конституции Российской Федерации не исключает возможность внесения федеральным законодателем изменений в действующее правовое регулирование с целью отказаться от абсолютного, автоматического запрета избирать и быть избранными гражданам, содержащимся в местах лишения свободы по приговору суда.

При этом не требуется внесения изменений в Конституцию Российской Федерации. Федеральный законодатель вправе либо пойти по пути непосредственного предоставления избирательных прав гражданам, содержащимся в местах лишения свободы по приговору суда, путем внесения соответствующих изменений в законодательство о выборах, не внося существенных изменений в уголовное и уголовно-исполнительное законодательство, либо оптимизировать систему уголовных наказаний, в том числе посредством перевода отдельных режимов отбывания лишения свободы в альтернативные виды наказаний, хотя и связанные с принудительным ограничением свободы осужденных, но не влекущие ограничения их избирательных прав.